В начале апреля Генпрокуратура запустила портал правовой статистики, который призван показать полную картину преступности в стране. Посетив сайт, можно узнать, что Республика Тыва — многолетний лидер по убийствам на 100 000 населения, что половина преступников в Москве имеют начальное образование и что Россия занимает третье место в мире по числу грабежей после США и Мексики.
В 1928 г. американский социолог Торстейн Селлин опубликовал исследование, в котором сравнил долю приговоров к тюремному сроку, условных наказаний и оправданий для белого и черного населения страны. Оказалось, что чернокожие получали тюремный срок в 14 раз чаще, чем белые. Суды оправдывали белых почти в 2 раза чаще, чем чернокожих (31% против 18%). Селлин первым поставил под сомнение тезис о более высокой природной склонности чернокожих к преступному поведению и обратил внимание на их дискриминацию со стороны полицейских и судей, набранных исключительно из белого большинства. Эта работа положила начало традиции исследования расовых уклонов в криминальной юстиции, оказавшей сильнейшее влияние на реформу американской судебной системы и движение за равные права.
Содержание законопроекта о защите россиян от неправосудных решений иностранных судов, внесенного вчера в Госдуму, на первый взгляд очень просто объяснить даже неюридическим языком. Итак, если какой-нибудь иностранный суд принял к рассмотрению и вынес судебное решение по делу, которое по российскому законодательству и заключенным Россией международным договорам должно быть рассмотрено российским судом (в том числе арбитражным), то этот закон объявляет это нарушением государственного суверенитета России и признает такие судебные акты заведомо неправосудными. И – защищая интересы граждан – Россия в этом случае гарантирует пострадавшему от такого решения компенсацию в полном объеме – для себя страна объявляет право на взыскание суммы этой компенсации с иностранного государства, в том числе путем обращения взыскания на имущество этого государства. Защищенного иммунитетом, заметьте, имущества.
На главных площадях Москвы и Петербурга прошли первые акции против закона, ужесточающего наказание за нарушение правил прописки (юридически корректно — регистрации по месту проживания или временного пребывания). Их смысл одинаков: отстаньте от нас со своей пропиской. Именно такое ощущение — усталость от однообразных и откровенно глупых инициатив — и вызывает этот закон у каждого, кого он коснется. Всем здравомыслящим людям давно понятна абсурдность отечественной паспортно-регистрационной системы, сдерживающей экономическое развитие, мешающей гражданам жить и при этом абсолютно не способной решать задачи мониторинга перемещения населения, не говоря уже о реальном регулировании миграции. Потому что для того, чтобы выполнять все эти задачи, ей нужно было бы быть простой, понятной и такой, чтобы регистрация занимала у гражданина несколько минут: примерно так она работает во всех европейских странах.
Есть два пути заставить закон работать в ситуации, когда реальная практика расходится с существующей правовой нормой. Можно до бесконечности ужесточать законодательство и вкладываться в принуждение к исполнению. Это значит повышать издержки и для контролеров, и особенно для тех, кого данный закон призван регулировать. А можно просто зафиксировать в законе то, что фактически уже происходит. Когда речь идет о законодательстве, регулирующем жизнь граждан или — в особенности — бизнеса, российский законодатель систематически идет по первому пути. Когда встает вопрос о законах, регулирующих поведение самого государства и его служащих, — все чаще выбирает второй.
Говоря о том, как работает современное российское правосудие, нередко вспоминают о советском опыте.
Иногда это ностальгические рассказы и предложения вернуть отдельные (если не все) технологии работы советских судов, например народных заседателей или выборность судей. Иногда, напротив, мнения о том, что советский негативный опыт никогда не позволит создать в России нормальную судебную систему. При этом представления о том, как именно работала советская судебная система, разнятся. Большинство ее описаний основаны на личных воспоминаниях или на профессиональных мифах, унаследованных рассказчиком вместе с опытом старшего поколения. Объективных данных о работе этой системы почти нет. Очень мало существует судебной статистики, не говоря уже об исследовательских работах, описывающих не формальные правила (законы, регулирующие судебную деятельность), а повседневную работу судей и судебных чиновников.
На этой неделе стартовал проект «Открытая полиция» (http://openpolice.ru/), созданный при поддержке Комитета гражданских инициатив. Цель портала — сбор, истребование, систематизация и представление в пригодном для анализа виде информации о правоохранительных органах, их работе и результатах этой работы.
Институт проблем правоприменения продолжает исследование причин обвинительного уклона в российских судах. Напомним, что по статьям публичного и частно-публичного обвинения — дела рассматриваются в общей юрисдикции и при обязательном присутствии прокурора — доля оправдательных приговоров составляет не более 0,5%. По статьям частного обвинения — там, где не проводилось следственных действий и стороны состязаются в мировом суде без участия прокурора, — до 20%. Но дел частного обвинения в стране гораздо меньше, поэтому суммарный процент оправданий по всем составам выходит примерно 2,5%.
Информационный фон в России становится ощутимо более криминальным, причем центральное место в новостях занимают негодяи с высоким социальным статусом. Они то учинят в самолете пьяный дебош с мордобоем и нецензурной бранью, то попадутся на изысканных хищениях с мошенничеством или на взятке, устроят автомобильную аварию с тяжелыми последствиями. Поскольку журналисты любят обсуждать нравы элиты, а публику больше интересуют единичные события вроде зацементированного депутата, а не банальная поножовщина на почве алкоголя, эффект СМИ трудно отличить от реального тренда.