На минувшей неделе снова заговорили о создании единого Следственного комитета. Если (и когда) это произойдет, значительная часть следователей МВД и ФСКН перейдет на работу в СК. Особых препятствий для работы следователей МВД и СК нет и быть не должно: Уголовно-процессуальный кодекс (УПК) в России для всех един, а системы оценки работы следователей, по сути, должны быть отражением идей УПК. Другой вопрос — даст ли организационная реформа результат. Уголовный процесс обязывает следователя зарегистрировать сообщение о преступлении, возбудить уголовное дело (если данных о преступлении достаточно), задержать подозреваемого (если есть основания подозревать его в совершении преступления) и в итоге направить дело в суд. Тот же УПК, однако, обязывает следователя и к другому: прекратить уголовное дело (если выяснится, что преступления не было), отпустить подозреваемого (если подозрение не подтвердится). Все вместе это законность по УПК. Однако повседневной деятельностью следователя, как и любого государственного служащего, управляет не только УПК, но и ведомственная система оценки его работы.
Громкие процессы последних лет неизменно удивляют наблюдателей, в числе прочего — бросающейся в глаза беспомощностью представителей обвинения. Практически каждый раз присутствующие в зале суда журналисты и блогеры с некоторым изумлением описывают одну и ту же картину: прокурор, который не ориентируется в материалах уголовного дела, не помнит ключевых обстоятельств фабулы обвинения, не может ответить ни на один вопрос защиты по существу дела, потом зачитывает обвинительное заключение с таким видом, будто видит его в первый раз, путая ударения в фамилиях свидетелей и экспертов. В деле ЮКОСа один раз государственный обвинитель принял название улицы в адресе лондонского филиала фирмы — Виктория-роуд — за подпись некой Виктории Роуд под документом. В деле Pussy Riot прокурор был не в курсе, что показания одного из свидетелей в деле скопированы с показаний другого вместе с опечатками и грамматическими ошибками.
С точки зрения обезличенной судебной статистики и закономерностей поведения российских судей процесс над Pussy Riot вполне типичен. Марина Сырова пришла в судьи из прокуратуры, как и 17% ее коллег в сегодняшнем судебном корпусе (еще 16% пришли из следственных органов и милиции). Мотив такой карьеры прост — высокая пенсия, установленная судьям после 2003 г., и тот факт, что стаж в прокуратуре и следствии засчитывался в судейский стаж. Но хотя из прокурорских в судейские шли уже в зрелом возрасте, до хорошей пенсии надо еще дослужиться без эксцессов, а обвинительный приговор — наиболее рациональная стратегия для достижения этой цели. Риск отмены вышестоящим судом минимален, усилий по написанию такого приговора в несколько раз меньше (по сути, это редактирование обвинительного заключения, написанного следователем), нет конфликта с прокурором района и его заместителями, к тому же бывшими сослуживцами или однокурсниками.
В тот момент, когда пишется этот текст, на процессе по делу Pussy Riot еще не произнесены последние речи, так что, возможно, к моменту выхода газеты главной сенсацией процесса будет уже не то, что бурно обсуждается в социальных сетях последние два-три дня: пыточные условия, в которых оказались молодые женщины, обвиняемые, в ходе этого процесса. В общих чертах: подсудимых поднимают раньше 6 часов утра (в шесть в тюрьме общая побудка, в камерах тесно — для того чтобы не мешать остальным, тех, кого нужно везти в суд, собирают раньше); выдерживают часами в ожидании, запихивают в тесный автозак, везут по жаре и пробкам кругами (собирая подсудимых из нескольких тюрем), дальше ожидание собственно в суде, в тесной же комнате почти без света и совсем без воздуха. Дальше сам суд — примерно полный рабочий день в случае трех участниц панк-группы, день за днем, пять дней в неделю. Дальше такая же дорога домой. Завтрак получить подсудимые не успевают — уже увезли; ужин не успевают — еще не привезли. Собственно в суде — растворимые макароны второпях в обед. На сон и помыться остается часа так три, на подумать и поговорить с адвокатами — вообще ничего. Есть чем возмущаться и против чего протестовать? Безусловно.
Важнейшим инструментом управления правоохранительными органами является на сегодняшний день система оценки органов внутренних дел, на основании которой сотрудников полиции либо поощряют, повышают в должности и звании, либо наказывают. Она зашита у них в подкорке. Соответственно если мы хотим изменить работу полиции — скажем, устранить пытки, направить активность полицейских на борьбу с такими-то видами преступлений, снизить объем фиктивной отчетности, — то необходимо изменить систему оценки, стимулы и ограничения, действующие в системе МВД.
Дело Pussy Riot все глубже раскалывает общество, и по мере нарастания страстей вокруг него все ярче проявляются настоящие, не спровоцированные конкретной акцией линии разногласий. Последней каплей послужило решение суда, приговорившего участниц вызывающей акции в храме Христа Спасителя к году без малого заключения под стражей. Вряд ли даже собственно приговор вызовет большее общественное размежевание. По каким же линиям прошел конфликт? Вовсе не по тем, по которым изначально била сама акция.
Недавно в правоохранительном сообществе началось обсуждение вопроса о наделении Следственного комитета полномочиями по «контролю над оперативно-розыскной деятельностью». Напомним читателю, что в России оперативно-розыскная деятельность (ОРД), которой преимущественно занимается полиция, и следствие традиционно разделены. Суть ОРД — поиск преступника; суть следствия — доказывание вины. При этом ОРД проводится с широким использованием неформальных методов (например, используются агентурные сообщения, широко и не всегда легально применяются прослушки телефонов и т. п.), а следствие опирается на более формализованные правила, прописанные в УПК. Именно поэтому очень многие результаты оперативной работы являются секретными, собираются негласно и не могут служить непосредственными доказательствами в суде. Зачастую человек может не знать о том, что в отношении его проводятся какие-либо оперативно-розыскные мероприятия. Права граждан при этом защищены существенно слабее, чем во время предварительного следствия. Такое разделение создает ситуацию, в которой, получив достоверные, но непригодные для суда свидетельства вины подозреваемого, следователь должен собрать доказательства, допускаемые УПК для представления в суде, и тем самым изобличить преступника.
Две недели назад ряд правозащитных организаций — практически все, кого в России всерьез волнует проблема пыток в полиции, — начали акцию с целью добиться от руководства МВД извинений перед людьми, пережившими пытки. Практически полное отсутствие резонанса вокруг этой истории можно объяснить только одним: общественность слабо себе представляет, в какой степени этот сюжет касается всех и каждого.
Казалось бы, какие извинения? Речь идет об уголовном преступлении, виновных нужно сажать в тюрьму, их начальство — наказывать по закону. Но, к сожалению, не все так просто.
В конце 2008 г. Госдума в пожарном режиме приняла очень многообещающий и революционный закон. Имеется в виду федеральный закон 262-ФЗ, обязывающий суды размещать на сайте вынесенные решения. Значение этого события в том, что ни одна страна, имеющая многолетние традиции правосудия, не смогла совершить столь решительный шаг. Даже прецедентное право не предполагает столь широкого и беспрепятственного доступа к судебным решениям. Россия, неуверенно шагнув в судебную реформу и протоптавшись в начале этого пути два десятка лет, не приобрела того консерватизма, который бы препятствовал свободному доступу к судебным актам.
Ведущие мировые ученые предлагают различать работу институтов поддержания стабильности и порядка (т. е. предотвращения неконтролируемого насилия в обществе) в странах, находящихся на разных стадиях общественного развития.
В книге «Насилие и социальные порядки», ставшей, вероятно, самым влиятельным вкладом в развитие институциональной теории за последние годы, нобелевский лауреат Дуглас Норт и его соавторы Джон Уоллис и Барри Уайнгаст показывают, что в странах, где действуют «порядки открытого (свободного) доступа» — т. е. в большинстве правовых демократических государств, — такие институты, например судебная система или полиция, системы обеспечения социальных благ, эффективно поддерживают мир и порядок. Эта эффективность обеспечивается более или менее устойчивым равенством всех участников, существованием организаций (движений, сил), не привязанных к конкретным персоналиям, и публичным контролем над теми, кому вручена монополия на насилие (полиция и армия).