В тот момент, когда пишется этот текст, на процессе по делу Pussy Riot еще не произнесены последние речи, так что, возможно, к моменту выхода газеты главной сенсацией процесса будет уже не то, что бурно обсуждается в социальных сетях последние два-три дня: пыточные условия, в которых оказались молодые женщины, обвиняемые, в ходе этого процесса. В общих чертах: подсудимых поднимают раньше 6 часов утра (в шесть в тюрьме общая побудка, в камерах тесно — для того чтобы не мешать остальным, тех, кого нужно везти в суд, собирают раньше); выдерживают часами в ожидании, запихивают в тесный автозак, везут по жаре и пробкам кругами (собирая подсудимых из нескольких тюрем), дальше ожидание собственно в суде, в тесной же комнате почти без света и совсем без воздуха. Дальше сам суд — примерно полный рабочий день в случае трех участниц панк-группы, день за днем, пять дней в неделю. Дальше такая же дорога домой. Завтрак получить подсудимые не успевают — уже увезли; ужин не успевают — еще не привезли. Собственно в суде — растворимые макароны второпях в обед. На сон и помыться остается часа так три, на подумать и поговорить с адвокатами — вообще ничего. Есть чем возмущаться и против чего протестовать? Безусловно.
И тем не менее то, что именно эта деталь процесса над Pussy Riot вдруг стала потрясением и неожиданностью для публики, ставит российскому обществу более печальный диагноз, чем, может быть, даже сам процесс. Нужно совсем ни на каплю не интересоваться тем, как в принципе, в общем случае, происходит осуществление правосудия в твоей собственной стране, чтобы разуть глаза на описываемую практику только в тот момент, когда таким образом начали мучить трех симпатичных девушек, очевидным образом ничего насильственного не совершивших. То, что происходит с ними сейчас у нас на глазах, происходит со всеми без исключения подсудимыми, которых привозят в суд из мест предварительного заключения. Только втихую, не вызывая никакого сочувствия публики.
В 2011 г. судами было удовлетворено около 136 000 ходатайств обвинения об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу; учитывая, что до суда обвиняемых практически никогда не выпускают, можно считать, что вот примерно столько подсудимых и предстают в течение года перед судом именно такими: измотанными многочасовыми переездами по жаре или по морозу, невыспавшимися, голодными. В большинстве случаев — деморализованными. Просто физически лишенными возможности участвовать в одном из важнейших событий своей жизни в качестве полноценной стороны.
Описанное выше издевательство над подсудимыми в день суда происходит даже не от желания насолить «жуликам» (для сведения: на жаргоне судейских подсудимые еще до вынесения приговора — «жулики»; силовики предпочитают кличку «злодеи»). Описанное издевательство — следствие отношения к человеку, попавшему в жернова правосудия, как к вещи, которую надо пропустить через «конвейер» (еще одно любимое судьями слово, подразумевающее отнюдь не пытки и издевательства, а гладкое, быстрое и беспроблемное прохождение дела через шестеренки судебной бюрократии). В частности, переместить с места на место максимально удобным и незатратным для себя способом, поменьше нарушая функционирование задействованных учреждений, как-то следственного изолятора и суда. Практика устойчива, потому что она удобна: с измотанным овощем дело иметь куда удобнее, чем с активно сопротивляющимся человеком.
В отличие от других мучительных практик российской правоохраны, сильно ранжированных по полу, возрасту и социальному статусу (кого можно пытать в полиции, а кого нельзя, кто в каких условиях окажется в заключении и т. д.), в день суда описанное происходит со всеми — со знатными узниками и с бомжами. На обсуждение ситуации Pussy откликнулся Михаил Ходорковский, поделившись собственным опытом: с ним и его «подельниками» происходило в точности то же самое.
Проблема, порождаемая этой практикой, отнюдь не исчерпывается непосредственными страданиями подсудимых в тот день или дни, когда решается их судьба. Главное удобство для суда и силовиков — то, что в общем случае перспектива многократных повторений подобного издевательства становится мощным аргументом, чтобы принудить подсудимых к выбору «особого порядка»: признанию вины и сделке с правосудием. Конвейеру от этого исключительно много пользы: следствию и прокуратуре — гарантированный выигрыш в суде, судье — значительное сокращение работы и отсутствие риска обжалования приговора.
Если же подсудимый не желает отказываться от судебного разбирательства — каким бы оно ни было, — то за это приходится платить. Все подсудимые, а не какие-то особенно заказные или резонансные вынуждены пройти через то обращение, которое, когда ему подвергаются у нас на глазах вызывающие сочувствие социально близкие люди, мы практически единогласно признаем весьма похожим на пытки. Более 50% уголовных дел — и намного более половины тех из них, что кончаются реальными приговорами, — в России сейчас происходят в виде судебной сделки — т. е. без разбирательства вообще. Исследования показывают: в большинстве ситуаций подсудимые, выбирающие особый порядок, не получают более мягкого приговора; это чистый результат давления, возможность с минимальной болью проскочить через конвейер. Понятно, что Pussy (и Ходорковский) — другой случай. Все почему-то очень удивляются, отчего судья Сырова в процессе Pussy Riot так много нервничает и раздражается — уж не стыдно ли ей часом? Да очень просто. У нее конвейер заедает самым непривычным образом, материал сопротивляется, люди смотрят. Тот самый конвейер, который в типичном случае не тормозит, и те самые люди, которые обычно такими подробностями не интересуются.
Источник: http://www.vedomosti.ru/newspaper/article/289971/konvejer_zaedaet
http://www.vedomosti.ru/opinion/news/2671921/konvejer_zaedaet
