Громкие процессы последних лет неизменно удивляют наблюдателей, в числе прочего — бросающейся в глаза беспомощностью представителей обвинения. Практически каждый раз присутствующие в зале суда журналисты и блогеры с некоторым изумлением описывают одну и ту же картину: прокурор, который не ориентируется в материалах уголовного дела, не помнит ключевых обстоятельств фабулы обвинения, не может ответить ни на один вопрос защиты по существу дела, потом зачитывает обвинительное заключение с таким видом, будто видит его в первый раз, путая ударения в фамилиях свидетелей и экспертов. В деле ЮКОСа один раз государственный обвинитель принял название улицы в адресе лондонского филиала фирмы — Виктория-роуд — за подпись некой Виктории Роуд под документом. В деле Pussy Riot прокурор был не в курсе, что показания одного из свидетелей в деле скопированы с показаний другого вместе с опечатками и грамматическими ошибками.
Почему прокуратура раз за разом, даже в самых знаковых делах, позорится перед публикой? Ответ на этот вопрос может шокировать всякого, кто не разбирался специально в вопросе внутренней организации российской правоохранительной системы. Дело не в низкой квалификации прокурорских работников и не в знаковом характере процессов — общественный резонанс лишь оттеняет то, что в случае рядового дела проходит незамеченным. А именно: государственный обвинитель представляет в процессе дело, за которое не может нести ответственности ни с точки зрения правомерности его возбуждения, ни с точки зрения юридической чистоты следствия, ни даже с точки зрения качества документов, представленных прямо в деле. Он целиком и полностью сдает судье чужую работу.
Технически это выглядит так. В прокуратуре РФ существует специализация по «видам надзора». Хотя по закону любой помощник прокурора имеет право выполнить любое его поручение, фактически в большинстве прокуратур надзором за следствием и оперативно-розыскной деятельностью — наблюдением за законностью в ходе расследования — занимаются одни люди, а поддержкой обвинения в суде — другие. Это вовсе не железное правило, но это общая практика. Всего лишь практика, не подкрепленная никакими законами, отменить которую можно было бы росчерком пера, просто здравый смысл, удобство, специализация.
С момента возбуждения уголовного дела, когда прокурор подписывает разрешение на возбуждение дела (в случае дознания) или получает уведомление о возбуждении от следственного органа (в случае предварительного расследования), дело оказывается на контроле у конкретного сотрудника прокуратуры, занятого надзором, — как правило, у того, кто подписал разрешение или принял уведомление. Это чаще всего помощник прокурора, отвечающий за надзор над ведущим дело ОВД или следственным органом. Тот же прокурорский работник, у которого дело оказалось на контроле, впоследствии считается ответственным за соблюдение законности в ходе следствия, при необходимости осуществляет правовую помощь (это эвфемизм для предварительных согласований) следователю, а по факту часто еще на этапе до возбуждения дела — оперативникам. К моменту, когда приходит время подписывать обвинительное заключение, сотрудник надзора, ответственный за данное дело, уже числится его куратором некоторое время, формально (часто и неформально) принял участие в его создании и вернуть дело следователю для него в определенной мере значит расписаться в собственной недоработке.
По представлению этого помощника обвинительное заключение подписывается прокурором и направляется в суд. После этого прокурор (или его заместитель по гособвинению) расписывает дело одному из государственных обвинителей — другому своему подчиненному. Как правило, при этом в расчет принимаются квалификация сотрудника, профессиональные предпочтения, текущая нагрузка сотрудников и отношения с судьей, который будет рассматривать дело. Так или иначе государственный обвинитель получает от своего руководства уже готовое уголовное дело с поручением представить и выиграть его в суде. Это происходит уже после того, как все следственные действия по делу завершены, поменять и дополнить в нем ничего нельзя и решение о передаче дела в суд принято его непосредственным руководством. Ни он, ни сам районный прокурор — человек, который уполномочен принять это решение по закону, — не видит этого дела ни в момент принятия решения о возбуждении, ни во время проведения следственных действий; этот контроль перепоручен помощнику по надзору.
Гособвинитель получает дело практически одновременно с судьей — и в том же виде: это две копии одного и того же подшитого набора документов. Он точно так же, как и судья, ничего не знает об этом деле, кроме данных, содержащихся в полученной им папке (в крайнем случае он может поговорить со следователем, который вел дело, если дело сложное или не типовое). Знакомство с делом часто происходит прямо в зале суда, в лучшем случае — за несколько часов до него, в условиях цейтнота. За исключением отказа браться за это дело — что является большим скандалом и гарантированным конфликтом если не с руководителем, то с сослуживцами-надзорщиками, — у гособвинителя нет никаких способов избежать необходимости представлять его в суде, вне зависимости от его мнения о качестве доказательств.
И — пожалуйте в суд. А за «проигранное дело» — официальный выговор как минимум. Принятая система фактически уничтожает роль прокуратуры как субъекта защиты прав граждан в уголовном процессе: надзор не заинтересован осуществлять реальный контроль над правоохранительными органами, а гособвинение, которое в этом контроле могло бы быть заинтересовано, не имеет инструментов для вмешательства в дела полиции и следствия. Остается давить на суд — о том, как обеспечивается сотрудничество судьи с обвинением, в этой рубрике писалось не раз.
Читайте далее: http://www.vedomosti.ru/newspaper/article/309511/samootvod_prokuratury#ixzz26KzoY2Nd
http://www.vedomosti.ru/opinion/news/3890211/samootvod_prokuratury
