Если речь идет о массовых, типовых статьях, наличие в деле явки с повинной никак не влияет на его исход
Одним из важнейших условий существования правового государства является прозрачность для граждан как законов, так и механизмов их реализации (в частности, эти механизмы должны более или менее совпадать с теми, которые описаны в тексте закона). Однако очень многие правовые механизмы, заявленные в российских законах, работают не совсем так, как написано в тексте. Яркий пример — явка с повинной. В законе написано, что человек, явившийся с повинной или деятельно раскаявшийся, не может получить наказание в размере более чем две трети от максимального. То есть подразумевается, что наказание он должен получить более мягкое, чем тот, кто с повинной не являлся.
An expert on the Russian judiciary explains why the country’s judges can’t – or won’t – exercise their independence.
by Sergey Chernov
In the past 12 months Russia has seen a number of highly politicized trials – cases based on debatable evidence, conducted with questionable procedures, and invariably resulting in guilty verdicts.
Прочитанные недавно - перед четырехчасовым семинаром по отдельным проблемам правоохранительной системы - слова российского премьера поразили меня как юриста (это одна из моих точек зрения, требующая переключения от (надеюсь) экономиста и (все еще не) социолога):
Увидев цитату, я перечитала ее трижды. Было невероятно сложно поверить, что это говорит человек, который является а) бывшим президентом, б) действующий премьером, в) юристом. Я не знаю, куда смотрят спичрайтеры, может быть, то был крик души юриста об «обвинительном уклоне», но подобные высказывания указывают на просто катастрофическую степень непонимания проблемы одним из первых лиц страны.
Государство отказывается от своей монополии на применение насилия, позволяя другой организованной группировке применять насилие у себя на глазах.
Государственная дума приняла в первом чтении закон, запрещающий «пропаганду гомосексуализма среди несовершеннолетних». Те, кто счел, что этот закон ставит их в положение людей второго сорта, вышли протестовать. Совсем небольшая кучка, человек тридцать.
27 января Мария Шклярук провела лекцию о работе следствия в РФ в офисе Наблюдателей Петербурга, на Достоевского 34. Речь шла также об устройстве следственных органов и полиции, об имеющихся проблемах, о возможных путях решения.
Исследования ИПП показывают, что сейчас сложилась такая система стимулов и показателей (причиной которых во многом является централизованная и сильно забюрократизированная система правоохранительных органов), что следственные органы вынуждены принимать окончательное решение о том, будет или в итоге следственных мероприятий и судебного рассмотрения обвинительный приговор, еще на этапе первичной проверки. После того, как возбуждено уголовное дело - шансы подозреваемого на иное решение кроме подтверждения его виновности крайне невелики - всем нужно довести дело до конца. Вся система, в том числе и прокуратура, и суд, работает на удержание принятого решения. В противном случае, сотрудник рискует получить внушение, взыскание, поставить под удар своё подразделение, начальника и т.д.
Представим себе гипотетического ревизора, которого Верховный суд отправил проверять практику назначения наказаний в районных судах России. До Басманного суда он доедет на автомобиле за 30 минут, а до Анадырского районного суда лететь девять часов на самолете. Верховный суд поддерживает статусное, финансовое и квалификационное единство судей. Юристы уделяют большое внимание эволюции права и правоприменения во времени. Решение судьи вчера может отличаться от решения судьи сегодня при схожих обстоятельствах дела из-за естественных изменений законодательства. Но могут ли решения судьи из города N отличаться от решений его коллеги из города M при прочих равных?
Все сотрудники прокуратуры Московской области, обвиняемые в покровительстве подпольному игорному бизнесу, были отпущены из-под стражи и провели новогодние праздники на свободе. Ни одно уголовное дело так и не было отправлено в суд. Следствие долго не желало менять меру пресечения, гремели баталии с возбуждениями и отменой возбуждений уголовных дел, фигуранты устраивали громкие побеги за границу, один из обвиняемых даже намеревался пойти на сделку со следствием (что по нынешним временам хороший залог успеха в судебном разбирательстве). Предельные сроки содержания под стражей истекли, прокуратура проявила редкую «принципиальность» и отказалась направлять в суд дело подмосковных прокуроров, прекрасно понимая, что по закону это значит, что обвиняемые автоматически выходят на свободу.
Самые большие шансы на выигрыш в арбитражном суде – у государства, спорящего с предпринимателем. «Исследование работы российских арбитражных судов методами статистического анализа» Института проблем правоприменения Европейского университета (СПб).
Опубликованное Институтом проблем правоприменения «Исследование работы российских арбитражных судов методами статистического анализа» (Арина Дмитриева, Кирилл Титаев, Ирина Четверикова, под редакцией Кирилла Титаева, 2012 г.) показывает, как статус сторон в арбитражных разбирательствах статистически влияет на сроки рассмотрения и итоговые судебные решения.
Растущее недоверие к полиции и судам чревато появлением такой России, жить в которой не захочется вообще никому. Возможно, мы договоримся этого не допустить
Есть такая вещь, public services. По-русски нет хорошего слова, а есть невнятные «услуги населению». Это услуги, относительно которых общество договорилось, что они должны предоставляться всем, вне зависимости от уровня дохода: среднее (а в некоторых странах и высшее) образование, пожарные службы, скорая помощь и вот полиция. Взрослый москвич, уже отучившийся, из всех вышеперечисленных с полицией сталкивается чаще всего. Не потому, что он норовит при всяком удобном случае ограбить ларек или лезет в драку — а просто: скольких врачей вы видите каждый день по дороге домой с работы? А пожарных? Полицейских я как-то пробовал считать — все выходит не меньше десятка. Это потому, во-первых, что Россия вообще на третьем месте по количеству полицейских на каждые 100 000 (на первом — Белоруссия, на втором — Бруней). А во-вторых, потому что в Москве их примерно в два с небольшим раза больше, чем в Нью-Йорке, и почти в два раза больше, чем, например, в Дели.