Прочитанные недавно - перед четырехчасовым семинаром по отдельным проблемам правоохранительной системы - слова российского премьера поразили меня как юриста (это одна из моих точек зрения, требующая переключения от (надеюсь) экономиста и (все еще не) социолога):
Увидев цитату, я перечитала ее трижды. Было невероятно сложно поверить, что это говорит человек, который является а) бывшим президентом, б) действующий премьером, в) юристом. Я не знаю, куда смотрят спичрайтеры, может быть, то был крик души юриста об «обвинительном уклоне», но подобные высказывания указывают на просто катастрофическую степень непонимания проблемы одним из первых лиц страны.
Если верить премьер-министру, у нас 3-5% оправдательных приговоров. Статистика судебного департамента говорит нам, что оправданных в периоды президентского срока Медведева у нас было от 0,84% в 2009 до 0,95% в 2011 (между прочим - вы же видите положительный тренд?). А 3-5% это вполне достойный показатель для европейских стран – там, где претензий к судебной системе на порядок меньше.
Но 0,95 % - это больше соответствует мнению «оправдательных приговоров мало». А вот в чем причины? Давайте посмотрим, что сказали бы нам (да, собственно, и говорят) о данной проблеме носители разных точек зрения. Например, что мы услышим от практиков, тех самых «людей из системы», особенно близких по уровню принятия решений к автору цитаты? А что - от правозащитников?
Оговорюсь сразу: мы будем обсуждать только ситуацию с уголовными делами. Более того – с «раскрытыми» делами, то есть, теми, где есть конкретный человек, обвиняемый в совершении преступления. Если такого человека нет (следовательно, дело до суда не дойдет), вынести оправдательный приговор сложновато.
Версия первая. Юридическая. «Такой у нас уголовный процесс – в нем не может быть много оправдательных приговоров»
Объясняя малое количество оправдательных приговоров, «условные практики» (я, допустим, еще год назад отстаивала бы эту точку зрения) будут говорить: «наша система расследования, закрепленная в уголовно-процессуальном кодексе, предусматривает то, что следователи предпринимают все меры, дабы установить лицо, совершившее преступление, и собрать доказательства, не оставляющие сомнений в его виновности. Если сомнения в обоснованности обвинения возникают, уголовное дело просто не может быть направлено в суд. Человек будет отпущен». Условный руководитель высокого ранга (это уже не про меня) в зависимости от представляемого ведомства, не преминет добавить что-нибудь типа: «В минувший год мы усилили «ведомственный процессуальный контроль» или «прокурорский надзор за следствием и дознанием», тем самым добились «повышения качества следствия», а «отдельные оправдательные приговоры были вынесены по сложным уголовным делам, в которых есть место оценочным понятиям. Каждый такой случай анализируется, часто такой приговор потом отменяется».
В определенной степени, это правда. По крайней мере, это самое легитимное, что ожидаешь услышать от юриста на государственной должности. И система процесса у нас действительно такова. И контроль с надзором теоретически (практически тоже, причем, с каждым годом все сильнее) работают именно для этого: не допустить привлечения лица, в случае, если нет гарантий (желательно стопроцентных) обвинительного приговора, или прекращения дела по нереабилитирующим основаниям. (Тут обязательно нужно следить за руками. Поскольку, я подчеркиваю, основным является не вопрос виновности/невиновности. А вопрос - «возможен ли оправдательный приговор?». Но об этом – чуть позже.)
Скажи нам господин премьер-министр именно это – о самой сути уголовного процесса в России - можно было бы спорить, но мнение выглядело бы обоснованным и понятным. А заодно, оправдывало бы, как минимум, современную генеральную линию развития правоохранительной системы: «не надо ничего серьезно менять, поднимем зарплату, усилим контроль (например, создав единый следственный комитет), и «отдельные перегибы на местах» закончатся».
А то, как-то нехорошо вышло. Следственные органы работают плохо (наверное), если судьям за них стыдно, но при этом (как-то) с судьями договариваются? Представители следственных органов вряд ли согласятся с такой точкой зрения.
Версия вторая. Правозащитная. «Большая часть дел сфальсифицирована, признания получены под пытками, осуждают невиновных»
С версией первой есть одна существенная проблема, хорошо известная практикам. Состоит она в том, что следователь получает материалы от оперативника, и там, как правило, уже есть явка с повинной (или иное признание лица). Если на этой стадии формально все правильно – то и уголовное дело возбудят, и привлекут человека в качестве обвиняемого. Даже в случае отказа от признания, нет стимулов этому верить: в первый момент формальные правила соблюдены, следовательно, велики шансы на окончательный успех. Правозащитники немедленно добавят, что все эти признания были получены оперативниками под пытками. Или - сфальсифицированы следователями. Или имело место коллективное творчество. Постоянные истории о том, как в отделе полиции оперативники избили очередного задержанного, являются аргументами именно этой версии.
За оперативников (как, впрочем, и за большую часть следователей из версии первой) мог бы обидеться министр МВД. Посмотрите на гордую статистику МВД за 2012 год (не отступающую от тенденции последних лет). Преступность снижается – в этот раз на 4,3 %. Больше половины преступлений раскрыто, и это - несмотря на сложный после-реформенный период. То есть, можно сказать, что система работает все эффективнее, а криминогенная обстановка становится все менее криминогенной.
Однако к статистике МВД как-то неласково относятся все, включая рабочую группу по реформированию этого самого МВД. А ее глава, помощник министра, рассказывает ужасные вещи. Например, что «даже в лихие девяностые не было такого масштабного вовлечения в ОПГ сотрудников правоохранительных органов». Вовлечение в организованную преступность и пытки, конечно, явления разные. Но суть у них одна: вся система - от оперативников до судей - в преступлениях участвует, так или иначе. Или - преступников покрывает.
В этом случае, от ответственного и информированного государственного чиновника мы вправе ожидать чего-то противоположного первой версии: «Ситуация ужасающая, система прогнила напрочь, куда смотрят судьи, ведь сколько невиновных осуждают? Это же (оценочное суждение) преступно - выносить обвинительные приговоры в отношении невиновных! Надо что-то серьезно менять, и срочно!».
Такая позиция, однако, вряд ли найдет полное понимание у последователей версии первой. Они будут говорить, что суды выносят вполне справедливые решения, а «ответственного чиновника» плохо информировали. Особенно обидятся судьи.
Версия третья. Социологическая. «Все не так просто»
Возможно, вы будете удивлены, но судьи на сказанное обидятся вполне обосновано (вопрос о качестве наказаний мы оставим в стороне, у нас вопрос с количеством оправдательных приговоров, помните?) Как это ни странно прозвучит, но подавляющее число дел, которые попадают к судьям, те:
а) рассматривают в особом порядке. Это значит, что обвиняемый (при защитнике) признал обвинение. Прилагается пара-тройка формально допустимых доказательств, это признание подтверждающих. Дело по существу не рассматривают, свидетелей не вызывают, никто ни от чего не отказывается. Тут, как вы понимаете, вынесение оправдательного приговора смотрелось бы странно.
б) рассматривают в общем порядке, но только потому, что нельзя рассматривать в особом порядке дело, если за него предусмотрено наказание в виде лишения свободы больше, чем на 10 лет. А так, все то же – вину признает, свидетели/иные доказательства имеются.
Кажется странным? Откройте сайт любого суда и почитайте первые двадцать решений по уголовным делам. Я вот заглянула на сайт первого открывшегося федерального суда (им оказался Ленинский районный суд СПб). Могу посоветовать любому юристу с доступом в Интернет сделать то же самое. И попробовать поставить себя на место судьи, решив вынести гипотетический оправдательный приговор. Мы имеем следующую картину:
Из предложенных дел самоуправство и часть «наркотиков» - это, скорее «заниженная» квалификация, данная к удовольствию всех задействованных лиц. Особых шансов для судьи вынести оправдательный приговор я тут не вижу. А ведь такие дела составляют подавляющее большинство рассматриваемых судами.
Тут со мной могут поспорить коллеги. И даже чем-то поддержать версию, что судьи прощают недочеты (как, например, в варианте «кейса» с частичным признанием вины, где на процессуальные нарушения подсудимый тоже жаловался). Только вот слова «стыдно» и «следственные органы» там будут отсутствовать чуть больше, чем полностью. В ход пойдут рациональные аргументы, среди которых то, что судья знает, как вышестоящий суд оценивает доказательства - и экономит свои нервы и время, приводя эти доводы сразу. А могут и не поспорить - о чем ниже.
Нас интересует совсем другой вопрос - почему так происходит? Нормально ли то, что в суд попадают, в основном, такие дела?
Здесь нашему гипотетическому «ответственному государственному чиновнику» приходится несладко. Он заинтересован в том, чтобы разобраться, как оно «на самом деле». Ему придется допустить, что «возможно, закон не полностью исполняется» (если все законы исполняются по духу и букве, то все шагом марш в версию первую - у нас правовое государство, и судьям не может быть стыдно за качественную работу следствия и оперативников!). Да еще надо бы избежать однозначного клеймения всех (а это, на минуточку, больше миллиона) работников правоохранительной системы и судов как преступников. Конечно, можно посоветовать «неравнодушному чиновнику» изучить социологию права, со всеми ее методами, включая экономические (юристы могут провести аналогии с криминологией, изучающей не преступление, а правоохранителей и судей – в целом, и их деятельность, как системы организаций - в частности). Но пожалеем человека, у него и своя работа есть. Государственная.
Системные проблемы
Результатом применения методов социологии права (здесь заканчивается мое оценочное суждение, и все мои коллеги становятся полноправными - и даже больше – соавторами) становится вывод (обратите внимание: никакой политики, коррупцию выносим за скобки, говорим только об организациях и стимулах, ими управляющих) о следующих системных проблемах:
1. Сверхцентрализованность всех правоохранительных органов, приводящая к высокой численности. Которая, в свою очередь, требует многоступенчатой и разветвленной иерархической системы управления. Сюда же внесем изоляцию от местных сообществ и отсутствие обратной связи.
2. Вынужденная ориентация на показатели объема деятельности, а не на ее результативность. Это создает мелочный контроль, необходимость фиксации каждого шага, двойное и тройное подчинение. А также, дополнительно увеличивает объем отчетности и бумажной работы.
3. «Работа на показатели»: в ситуации, когда оценивается не исполнение целевых функций правоохранительного ведомства, а процесс деятельности, это означает:
4. Перегруженность бумажной работой. Постоянно повышающиеся требования к оформлению дел не оставляют времени на содержательную деятельности. В результате, мы получаем незаконные методы, призванные ускорить процесс. Не говоря уже о формальном выполнении сотрудниками одних ведомств обязанностей по контролю законности действий сотрудников других (следователи «доверяют» оперативникам, прокуроры не выполняют обязанности по надзору, суды не «наказывают» обвинение за незаконно добытые доказательства путем оправдания подсудимых, чьи права были нарушены).
5. «Сдвигание» содержательной работы по выяснению реальных обстоятельств дела и определению виновности на более ранние этапы процесса, что характеризуется:
6. Слабость судов, их неспособность играть роль арбитра в уголовном процессе, призванного соблюдать законные интересы граждан (потерпевшего и обвиняемого).
Все эти факторы в совокупности (и очень сложной взаимосвязи), в условиях отсутствия организационной культуры и внешних факторов, противостоящих системе существующих стимулов и бюрократического давления, делают две вещи.
1. Превращают всех, от полицейского до прокурора (а то и судьи) – в человека рационального, хорошо информированного о рисках, выгодах, и издержках того или иного поведения. И действующего именно рационально: без понятий «плохо», «хорошо», или, например, «стыдно» - в обыденном значении этих слов.
2. Заставляют систему мутировать к состоянию, когда:
Страдает, в результате, потерпевший, который по нераскрытым преступлениям для системы практически враг. Страдает общество, потому что правоохранительные органы, которые большую часть времени думают о чем угодно, кроме своей реальной задачи, опасны. Страдает государство, которое вообще ничего не знает о том, какая у нас структура преступности, и какую эффективную «криминальную политику» - в данном случае «криминальная» это «против преступности» – следует проводить.
Конечно, остаются дела, которые не «оттуда», не из «маргинальной» преступности. Дела экономические и политические. Но о них и разговор другой.
Что делать?
Теперь я перестаю разделять ответственность с коллегами и выражаю свое личное оценочное суждение. При этом мне хочется продолжить аналогию с больным организмом, и сказать, что деятельность правоохранительных органов из соображений «коррупции» или «политической целесообразности» - это уже болезнь психики. А вот проблемы, перечисленные в третьей версии – болезнь тела. И зашла она настолько далеко, что если не лечить тело – комплексно и системно, поставив четкие диагнозы, не прячась от действительных проблем – пациент не доживет до начала психотерапии.
Сейчас хоть какой-то вариант реформирования предлагает только что отреформированное МВД (при этом, частично озвучивая проблемы, перечисленные выше). В списке мер - ликвидация стадии возбуждения уголовного дела, «очищение» рядов сотрудников органов внутренних дел (от коррупционеров, предателей интересов службы, людей, не способных осуществлять профессиональные функции), обеспечение регистрации всех преступлений. Три метода из трех разных областей, совсем не связанные между собой. Готова спорить, что первый и третий сделают все только хуже. А второй – вместе с естественной сменой кадров – будет только закачивать новую кровь в серьезно больной организм.
Пока от юриста, премьер-министра и недавнего президента, мы слышим диагноз «судьям стыдно оправдать человека», с предложением поискать причины этого в «печальной истории XX века», можно только развести руками. И согласиться с комментарием к исходному интервью премьер-министра моего знакомого юриста: «Печалька... опять ничего не получилось... опять ничего делать не будем». Впрочем, не совсем ничего. Вот, зарплату подняли – и полиции, и следователям, и прокурорам. В нынешней ситуации это примерно равно уколу допинга – чтобы лошадь хоть как-то ковыляла. Правда, в какую сторону ее понесет – это уже непредсказуемо.
Сколько-то пациент еще протянет. «Сколько?» – это вопрос того же порядка, что и: «Сколько протянет экономика без институциональных реформ?». Может, год. Три. Пять. Вот только от такого функционирования правоохранительной системы, в частности, пострадать может любой (что всех и беспокоит), и уж точно, пострадает экономика в целом (что беспокоит гораздо меньшее число людей). Потому что для развития экономики необходимо гарантировать права собственности – как институт. А для этого нужна правоохранительная система, которая занимается максимально «своим делом». И одним из гарантов обеспечения права собственности выступает.
К правам собственности придется доложить комплект прочих гражданских прав. И это проблема. Да, и когда я говорю «стимулы» - это не только, и не столько про «палки» (систему отчетности). Тут и внешние факторы нужно менять. Да-да, мы, таки, пришли к словам «демократия», «общественный контроль», «реальное влияние общественных организаций, адвокатов, прессы». И другим, не менее прекрасным. Которые в совокупности с очень кардинальными, но обязательно системными и продуманными изменения системы могут создать условия для положительного развития.
Но, конечно, проще отделываться реанимационными мероприятиями и диагнозами-мифами. Пациент будет существовать. И продолжать мутировать – в постоянной борьбе соматических заболеваний с психическими за право оказывать наибольшее влияние на процесс.
Любой результат этого пугающего эволюционного процесса вряд ли придется по душе. Что юристам - которым по долгу и идеологии профессии положено желать соблюдения духа и буквы закона, хотя бы, самого основного. Что чиновникам, не разобравшимся в диагнозе. Что нам – конечным потребителям. Когтей, знаете ли, многовато.
Источник: ПОЛИТ.РУ
