В газете «Ведомости» вышла колонка научного сотрудника ИПП Екатерины Ходжаевой, посвященная теме устройства правосудия и практики решения обычных, рядовых гражданских споров в Чечне. В статье автор анализирует чем руководствуются жители Чеченской республики при выборе системы права (шариат, адат и мировой суд) для решения правовых споров, предлагая свое видение ситуации.
Социолог Екатерина Ходжаева о невидимой опоре российской правовой системы в республике.
Как устроено правосудие и практика решения обычных, рядовых гражданских споров в Чеченской республике? Принято считать, что реальных данных о том, как обстоят дела в Чечне, недостаточно: информация доходит искаженная и политически окрашенная. Газеты пишут о громких делах (дело Оюба Титиева, дело Юрия Буданова и Юсупа Тимерханова, случай Хеды Гойлабиевой), но ничего не сообщают о рутинных. Эту лакуну заполняет диссертация Егора Лазарева, выпускника Колумбийского университета и профессора-ассистента Университета Торонто, защищенная в этом году. Профессор Лазарев опирается на уникальные данные об использовании права в республике.
Чеченцы при решении семейных или бытовых конфликтов имеют широкие возможности в выборе самой системы права. Например, при разводе они могут обратиться к законам шариата (и, следовательно, пойти к кадию), или к народным обычаям и адатному праву (и обратиться к старейшине), или же в обычный мировой суд. Поскольку эти системы права устроены по-разному, то и решение одного и того же типа конфликтов приведет к разным результатам. Например, важный вопрос, с кем из супругов останутся дети после развода, решается по-разному. Несколько упрощая нюансы, можно сказать, что шариат учитывает возраст детей и разрешает проживание малолетних детей с матерью, адатное право однозначно рассматривает детей как собственность рода отца и отдает их семье мужа, а российское законодательство, хотя и провозглашает равенство супругов, на практике чаще всего оставляет опеку за матерью.
Лазарев провел опрос 1200 чеченцев в разных населенных пунктах республики по репрезентативной выборке (что уже само по себе большое достижение). Респондентам было предложено 10 описаний реальных жизненных ситуаций и дано задание определиться, как лучше решить проблему. Эти ситуации включали не только вопросы проживания детей после развода, но и, например, похищение невесты (запрещенное в российском и не одобряемое в шариатском праве, но разрешенное адатом) или многоженство (запрещенное как раз российским правом и адатом, но разрешенное в шариате), и даже простые жизненные обстоятельства, такие как ДТП, невозврат долга, вопросы очередности и размера наследства. Особенность такого метода исследования состоит в том, что у человека не спрашивают в лоб, какому праву он больше доверяет и как это связано с его идентичностью, а, напротив, исследуют его выбор правовой системы в конкретных жизненных условиях. Аналогичный опрос, но на меньшей выборке был проведен в соседней Ингушетии.
Сравнение двух регионов показало, что население Ингушетии более ориентировано на российское право: к нему при решении конфликтов склонялся 41% ответивших, тогда как в Чечне – 35%. В Чеченской республике жители чаще, чем в Ингушетии, поддерживают шариат (36 и 31% соответственно) и адат (21 и 15%). Однако, если отойти от частотных распределений и использовать регрессионный анализ, различия оказываются тоньше. Исследование Лазарева выявило, что спрос на российские суды в Чечне по всем 10 предложенным для оценки жизненным ситуациям оказался статистически значимо выше у женщин, чем у мужчин. Также важным оказывался индивидуальный опыт перемещения в лагеря беженцев (в пользу выбора шариата) и коллективный опыт насилия. Опрошенные из сел, где были военные действия во время первой чеченской кампании, реже доверяли судам и чаще выбирали шариат, а те, кто был в центре второй чеченской кампании, напротив, чаще склонялись к судам и реже выбирали адат. При этом в соседней Ингушетии (которая, как и Чеченская республика, практически моноэтнична и где большинство населения также традиционно относит себя к исламу и практикует адатное право) были обнаружены различия среди респондентов, вовлеченных в осетино-ингушский конфликт: они реже выбирали российскую правовую систему как средство решения споров. Однако гендерные различия в Ингушетии обнаружены не были. Более того, например, по вопросу похищения невесты женщины из Ингушетии реже выбирали российские суды по сравнению с мужчинами из своей же республики, т. е. оказались настроены даже более традиционалистски.
Мужское население Чечни резко сократилось в результате военного конфликта, многие выжившие мужчины во время чеченских войн или сразу после понесли также и психологические и социальные потери, утратив возможности заработка и успешного карьерного продвижения. Поэтому женщины республики начали играть не свойственные им ранее роли добытчиков и опоры семьи, а также взяли на себя ведущую роль в низовых управленческих кругах (в местных администрациях, школах и проч.). Фиксируемые в данных опроса гендерные различия в предпочтениях российских судов в Чеченской республике связаны со значительными изменениями гендерной иерархии. Такая непреднамеренная и во многом вынужденная эмансипация и позволяет женщинам сегодня видеть в правовых гарантиях государства больше инструментальных преимуществ, нежели в религиозной и обычных системах права, где мужчины играют доминирующую роль.
Практика применения уголовного закона остается в Чеченской республике репрессивной (вспомним дело Оюба Титиева), а в сфере гражданских отношений, напротив, лидерами региона стимулируется решение конфликтов через обычай или религиозные нормы. Таким образом, российское право воспринимается чеченцами как кнут, а не как удобное и современное средство решения споров.
Сегодня государственные служащие Чечни (и чем выше их положение во властной иерархии, тем это утверждение справедливее) рекрутируются в основном из мужчин, имеющих опыт военных действий. Именно с этим автор исследования связывает устойчивое отстранение от российского права и большую опору на религиозное право и традиции: и шариат, и адат поддерживаются в Чечне на государственном уровне. Так лидеры Чечни, представляющие в прошедшей войне победившую сторону, «исправляют» перекосы военного времени, ослабляя тот ресурс, который получили женщины, и приписывая им традиционные ролевые модели. Однако, если мы хотим продвижения российской правовой системы в этом регионе, следует признать, что ставка сделана не на те силы. Не мужчины, а прежде всего женщины в Чечне на массовом уровне формируют спрос на российское право во всей его полноте и являются основными его бенефициарами.
Источник: Ведомости, Extra Jus.
