На одноименном сайте просветительского проекта и дискуссионной площадки InLiberty опубликована статья ведущего научного сотрудника ИПП Кирилла Титаева, посвященная идеологическим решениям, формализованным в законах и других регуляторных постановлениях, и их последствиям для отечественной экономики, в особенности для такой ее части, как рынок труда.
Любой, кто сталкивался с отечественным законодательным процессом, знает мантру «принятие законопроекта не повлечет дополнительных расходов федерального бюджета». Так, с небольшими вариациями, выглядит финансово-экономическое обоснование практически ко всем законопроектам. При этом мало кто задумывается, что практически любое изменение регулирования оказывает ощутимое влияние на экономику (кроме счастливых моментов, когда регулятор правит заведомо мертвую норму, изменение которой еще и не имеет общественного резонанса). И наиболее подверженной влиянию оказывается та часть экономики, о которой все время забывают. Рынок труда.
Когда говорят «экономика», мы представляем себе заводы, дымящие трубы или, на худой конец, бесконечный поток погрузчиков на складах. Но забываем о том, что в конечном итоге это 70 с небольшим миллионов человек на страну, которые каждый день приходят на работу и что-то там делают. И важнее всего — кто, что и как делает.
Именно поэтому с каждым днем все большую роль начинает играть изменение регулирования, которое предельно далеко от экономики, которое «про идеологию», «про духовность» и прочие «скрепы». Дело в том, что именно эти нормы, этот нормативный дискурс формирует ту среду, которая оказывается привлекательной или непривлекательной для наиболее дорогостоящей и эффективной рабочей силы. Начну с примера.
У меня был приятель, который работал в одном прекрасном городе, проектировал что-то авиационное. Один из коллег посчитал нужным поделиться с начальством информацией о его личной жизни. В тот же день он услышал от начальника «Да ты че, п***? А ну вали на*** из нашего бюро сегодня же!» И вот уже лет пять он проектирует что-то авиационное где-то на западном побережье США для компании — лидера мировой аэрокосмической отрасли. Понятно, что отечественная гомофобия, в подавляющем большинстве случаев работающая в режиме «don’t ask, don’t tell», выдавливает из страны доли процента работников. Среди моих друзей есть гомосексуалы, которые работают на весьма высоких и значимых позициях в самых разных секторах. И пока их все устраивает. Но понятно, что каждое усиление прессинга в этом направлении — это минус единицы, десятки или сотни работников. Причем это потеря работников наиболее дорогостоящих и эффективных. Не потому, что среди гомосексуалов таких больше, а потому, что только такие имеют возможность уехать и выбрать для себя другое место работы.
Современная экономика — это экономика высокоэффективного и дорогостоящего труда, экономика очень дорогого человеческого капитала. Экономика талантов, если угодно. Да, дворников нужно больше, чем нейрохирургов, но один нейрохирург вкладывает в экономику больше, чем сотня дворников. Кроме того, проблема дефицита дворников в богатой экономике легко решается привлечением гастарбайтеров, с нейрохирургами гораздо сложнее. Условный «талант» есть далеко не у каждого, при этом «таланты» распределены без всякой привязки к расовым, гендерным или каким-то еще группам. Если вы ограничиваете доступ женщин к высшему образованию, вы теряете примерно половину «талантов» своей страны. Если у вас каждый десятый в стране — недавний мигрант, но вы никак не занимаетесь социализацией их детей, то вы теряете еще 10% потенциально высокопроизводительных работников. И так далее.
Итак, сначала нужно снять входные барьеры на пути накопления человеческого капитала — открыть формально и реально доступ к высшему образованию и высокооплачиваемым рабочим местам для всех, обеспечить стипендиями способных, но происходящих из небогатых семей. Но этого мало. После этого нужно сформировать недискриминирующую среду, которая обеспечивает комфортную жизнь для тех, кто накопил большое количество человеческого капитала, а значит, и для всех граждан вообще.
Очень сложно создать ситуацию, когда в одной части общества всем хорошо и удобно, а в другой царят мракобесие, дискриминация и т.д. Понятно, что в разных социальных стратах всегда несколько разный уровень дискриминации, но глобальные различия бывают нечасто: так, чтобы у рабочих туалеты для белых и черных были разные, а у инженеров — общие, в общем, бывало, но очень-очень редко.
И вот тут мы возвращаемся к вопросу о цене идеологических решений, формализованных в законах и других регуляторных постановлениях. Каждое новое ограничение, каждая новая демонстрация того, что одна идеология, религия, политическая позиция лучше другой, выталкивает из страны одного, двух, трех человек. Каждый новый отход государства от ценностного нейтралитета — это удар по качеству рабочей силы страны. Причем не только за счет отъезжающих.
Комфортная (читай — нейтральная) ценностная среда — это экономия времени и усилий, мотивация для профессионального роста. Это отсутствие необходимости искать для ребенка школу, в которой ему не будут навязывать странные идеологические предметы. Это снижение стимулов к самоограничению и дауншифтерству. Так, один мой коллега прилагает все усилия, чтобы не вырасти в должности, потому что на следующем этаже карьеры придется ходить вместе с начальником в мечеть и демонстрировать приверженность исламским ценностям, чего ему страшно не хочется.
Можно возразить, что ведь и негативные ценности могут привлекать людей. Ведь убеждения тоже распространены по человечеству столь же случайно, как и «таланты». Это не совсем так, но примем это допущение. Предположим, что доля тех, кто относится к женщинам как существам принципиально менее способным, чем мужчины, одинакова среди тех, кто вложил в образование девять лет, и среди тех, кто вложил пятнадцать. Но равномерного перетекания не происходит: «умные сексисты» не едут в юрисдикции, которые обеспечивают им свободу для демонстрации своих взглядов. В этой ситуации работают выталкивающие, но не притягивающие механизмы. Гений-гей может переехать в Кремниевую долину, и нередко они так и поступают. Но гений-гомофоб не уезжает из Кремниевой долины в Сколково или, скажем, в Тегеран, потому что там у него нет шансов увидеть целующихся мужчин на улице.
Исключения встречаются, но из разряда «я знаком с человеком, который видел человека, который своими ушами слышал, что один профессор математики по ценностным соображениям переехал из Гарварда в Судан». Желающие могут сравнить миграционные потоки Россия — США и США — Россия, скажем. Понятно, что далеко не все переезжают по идеологическим причинам, но ничтожность цифр входящей миграции в Россию или, скажем, в Иран из развитых стран очевидна.
Итак, государство должно придерживаться ценностного нейтралитета, но ведь есть еще и общество, которое нередко бьет по морде, а не по закону. Консервативные группы без поддержки государства не могут обеспечить рост уровня дискриминации. Потенциально дискриминируемые группы, если уж они чего-то добились, не дадут вернуться назад на низовом уровне. Эту зубную пасту нельзя запихнуть обратно в тюбик. Отток рабочей силы связан не столько с плохой ситуацией (если она не очень плохая, а в России уровень дискриминации отнюдь не фатальный), сколько с ее динамикой. Когда отдельные неумные люди говорят о криминализации гомосексуальности — это не влияет на поведение.
На поведение влияет принятие закона или поддержка маргинальных высказываний теми, кто выглядит как лица, принимающие решения. Также как отток рабочей силы по экономическим причинам происходит из очень бедных и беднеющих стран, но не из просто бедных. Ситуация должна ухудшаться, что и происходит в России на идеологическом фронте. Все больше и больше людей чувствуют, что к ним относятся с каждым днем всё хуже.
Причем, что особенно важно, маргинализуются и дискриминируются не только и не столько группы, обладающие каким-то объективным признаком, сколько группы по убеждениям. Периодически выступая в прямом эфире, я понимаю, что, если я не хочу, чтобы это выступление стало последним, нельзя говорить некоторые вещи. И это не истории про то, что Путин — плохой. Не стоит говорить, что лично я поддерживаю легализацию однополых браков, легких наркотиков и снижение возраста согласия. Про децентрализацию и политическую конкуренцию — можно, а про это — не стоит. Во многих массмедиа устанавливаются связки между либеральными убеждениями и преступной деятельностью, участие в любом гражданском действии — это то, за что можно осуждать в эфире.
В результате человек, обревизовав свои убеждения, обнаруживает, что почти все, что ему симпатично, поливается грязью на центральных каналах, высмеивается Марией Захаровой и т. д. И это давление, сравнимое с тем, которое выдерживает человек, который просто никогда не говорит на работе о своей личной жизни, потому что она у него не такая, как у большинства. Множество уехавших уезжает не потому, что им лично что-то запретили, а потому, что надо либо полностью отгородиться от медийного фона, либо чувствовать себя отщепенцем.
Не могу не сказать, что, как кажется лично мне, уровень языковой агрессии примерно одинаков с обеих сторон, разница лишь в доступе к медиа. Уверен, что человеку, который убежден, что предназначение женщины — в первую очередь рожать и воспитывать детей, неприятно слышать, когда его называют сексистом. И когда мы начинаем вводить наказание за слова или делать информационный фон полностью защищенным от какой-либо точки зрения, мы выталкиваем из страны тех, кто имеет возможность ее покинуть, не понизив свой уровень жизни.
Рабочая сила завтрашнего дня — это еще более мобильная и квалифицированная рабочая сила, подготовка работников будет стоить еще дороже, и тем обиднее будет видеть, как те, кто мог бы внести в развитие наибольший вклад, будут уезжать. Россия не идеальная страна по условиям жизни и возможностям, не мировой лидер, не США или Германия. Поэтому в нашей ситуации достаточно гораздо меньшего толчка в сфере дискриминации групп или убеждений, чтобы побудить человека покинуть страну. И поэтому каждый маленький шаг в сторону от ценностного нейтралитета государства — это потеря завтрашнего кусочка ВВП. Число уехавших не будет измеряться десятками процентов, да и процентами вряд ли. А вот доля потерянного человеческого капитала, думаю, вполне может дойти до процентов.
Для того чтобы остановить этот процесс, не нужно создавать систему, которая обеспечит судебное преследование всякого, кто скажет слово «жид» или фразу «лицо кавказской национальности». Нужно просто официально не подчеркивать, что что-то одно лучше, не проводить официальной границы между «русским» и «нерусским», «православным» и «неправославным», «традиционной» и «нетрадиционной» сексуальной ориентацией. Пусть общество разбирается само. А государство должно просто уйти из этой сферы. И уже это обеспечит нам лишние рабочие руки, которые могли бы уехать, но предпочли остаться. Уже завтра.
Источник: сайт InLiberty.
