В газете «Ведомости» вышла колонка ведущего научного сотрудника ИПП Кирилла Титаева, посвященная системе предварительного заключения. Автор анализирует проблемы, возникающие при предварительном заключении людей из разных социальных групп, предлагая свои пути выхода из сложившейся ситуации.
Социолог Кирилл Титаев о родовой проблеме предварительного заключения.
В минувшие выходные в сизо скончался от ран исполнительный директор госкорпорации «Роскосмос» Владимир Евдокимов. Прокуратура уже объявила по результатам проверки, что усматривает основания для возбуждения уголовного дела по статье «убийство», но окончательное решение о квалификации события следствием, насколько известно на данный момент, не принято. В сизо Евдокимов находился по подозрению в мошенничестве, нанесшем ущерб на сумму около 200 млн руб.
Во всем мире система предварительного заключения сталкивается с родовой проблемой. Как поступать с подозреваемыми из образованного среднего класса? Большая часть подозреваемых, в отношении которых следователи обращаются в суд с просьбой арестовать возможного виновника на время следствия, – представители маргинализованных слоев населения, совершившие тяжкие, часто насильственные, преступления. Россия здесь не исключение. Типовой обитатель нашего сизо – это неработающий, ранее судимый мужчина, совершивший тяжкое или особо тяжкое преступление, нередко насильственное. Следователей здесь можно понять. Вот у вас типовое российское убийство – неработающий судимый человек, с пропиской, но редко бывающий по месту регистрации, зарезал собутыльника. Если оставить его на свободе, он может зарезать еще кого-то, да и просто искать его по всему городу на квартирах друзей – занятие долгое и часто безрезультатное. Повестку на явку к следователю он попросту не получит. Именно такие люди преимущественно и отправляются в следственные изоляторы по всему миру.
Но не только они. В какой-то момент правоохранительные органы считают необходимым арестовать человека, принадлежащего к другой социальной группе. Скажем, того же Евдокимова. И здесь начинаются сложности. Формально все равны перед законом – и пьющий, неработающий, судимый человек ничем по набору своих прав не отличается от директора крупной госкорпорации. Но на практике все понимают, что директор, скорее всего, не социализирован в той культуре, которая доминирует в изоляторах, не имеет многих бытовых навыков, необходимых для жизни в сизо, и т. д. Получается, что для него эта мера окажется гораздо более тяжкой, нанесет серьезную психологическую травму и, в силу незнания культурных особенностей обитателей изолятора, создаст риски для жизни и здоровья. Кстати, версия о бытовой ссоре с сокамерником как причине возможного убийства Евдокимова рассматривается следствием как одна из возможных.
Что делать, когда в сизо отправляется человек, принципиально к этому не приспособленный? С этим вопросом работают пенитенциарные системы всего мира. В России условия содержания (особенно камерная система размещения на 10 и более человек) в подавляющем большинстве изоляторов создают гораздо большие риски для неприспособленного подозреваемого, чем в Германии или, скажем, США. Создавать для «особых» подозреваемых отдельные камеры? Очень сомнительная мера с точки зрения равенства перед законом, кроме того, очень затратная и создающая пространство для произвола сотрудников изоляторов. Собственно, перевод из такой «специальной» камеры в обычную и предшествовал смерти Евдокимова. Не арестовывать таких людей вообще? Тоже странная позиция. Что тогда стоило делать с инженером и учителем Андреем Чикатило, далеким от криминальной среды, работающим, женатым и образованным?
Частично проблему решают залог и домашний арест. Если у человека нет дома, в котором он может ожидать суда, или он не может внести некоторую большую сумму денег, это маркер того, что его ничто не держит на месте. Если же есть – это некоторая гарантия того, что он не пропадет из поля зрения. Формальное равенство сохраняется – такие же меры могут быть предложены каждому потенциальному арестованному, но у большинства не будет денег и/или постоянного жилья. В юрисдикциях с высоким уровнем преступности и жестким уголовным законодательством, таких как США, эти меры позволяют снизить количество подозреваемых, арестованных до суда.
Наша правовая система не различает преступления по содержательным группам. Насильственные и ненасильственные, спонтанные и спланированные преступления градуируются вместе по одному признаку – тяжести. Так, например, по данным Судебного департамента, в 2015 г. осужденные по ч. 1 ст. 111 УК (умышленное нанесение тяжкого вреда здоровью, максимальное наказание – до восьми лет) получали реальное лишение свободы в 54% случаев, а 65% осужденных к реальному лишению свободы получили сроки от одного до трех лет. Тяжкое мошенничество (ч. 4 ст. 159 УК, предельный срок – 10 лет) отправляло в тюрьму с вероятностью 56%, и 69% осужденных получили сроки от двух до пяти лет. В сизо при этом попадают, по данным исследования Института проблем правоприменения, 19% обвиняемых по ч. 1 ст. 111 и 36% тех, кто обвинялся в тяжком мошенничестве. То есть наказание за то, что человека сделали инвалидом, меньше, чем за хищение миллиона рублей путем обмана. И в сизо попасть проще во втором случае. Формально все правильно – второе преступление более тяжкое. Но мы понимаем, что с точки зрения общественной опасности находящийся на свободе под следствием мошенник вряд ли опаснее того, кто совершает насилие. Более того, мошенничать (долгое спланированное преступление) под следствием куда сложнее, чем избить очередного человека.
Отдельно включается интерес следствия. Пребывание в сизо представителя маргинализованных слоев не сильно повлияет на его поведение, а для непривычного человека может стать мощным аргументом в пользу сотрудничества со следствием. Суды же отклоняют не более 10% ходатайств следствия об избрании этой меры пресечения. При этом конкретных аргументов в пользу того, что обвиняемого обязательно необходимо заключать в сизо, как правило, в таких решениях не приводится. Все следственные действия, которым подозреваемый мог якобы помешать, можно совершить в первые два месяца и отпустить подозреваемого под домашний арест или залог. Тем не менее подозреваемый, однажды отправленный в сизо, остается там до конца. Суды продляют срок содержания под стражей на очередные два месяца более чем в 99% случаев (Евдокимов как раз недавно получил свое первое продление). Ну и наконец, наша система исполнения наказаний только учится работать с такими мерами пресечения, как домашний арест или залог, и не очень их любит. В 2016 г. эти меры пресечения использовались лишь 6269 раз против 123 032 случаев взятия под стражу.
Трагический случай топ-менеджера Евдокимова – повод изменить отечественную систему предварительного заключения. Ведь даже если речь идет о заказном убийстве, то условия для него были созданы тем фактом, что подозреваемый находился в сизо. Перевод в общую камеру (который мог быть никак не связан с фактом убийства) всего лишь помог возможным преступникам. Даже без учета того, что кто-то гибнет в сизо, логично спросить: а почему этот кто-то вообще там оказался? И нельзя ли сделать так, чтобы там оказывалось меньше людей?
Наряду с затратной и долгой работой по обустройству изоляторов необходимы и более дешевые и действенные меры. Надо радикально расширять использование других мер пресечения. Нужно объективно подходить к вопросу о том, насколько конкретный человек представляет опасность для общества, оставаясь на свободе, думать о человеческих жизнях потенциальных жертв и подозреваемых, а не об удобстве следствия. Тогда мы получим не только меньше смертей в сизо, но и гораздо меньшее количество людей, физически и психически травмированных, заболевших, потерявших работу после пребывания в изоляторе.
Источник: Ведомости, Extra Jus.
