На одноименном сайте просветительского проекта и дискуссионной площадки InLiberty опубликована статья ведущего научного сотрудника ИПП Кирилла Титаева, посвященная вопросу адекватности мер, используемых российскими правоохранительными органами в ответ на каждую потенциальную опасность. В статье «Почему нельзя подозревать всех» автор на примере российской политики предупреждения террористических актов показывает неэффективность и неадекватность применяемых способов реагирования, выражая надежду на поиск оптимальной модели поведения в подобных ситуациях.
Реакция на внешние опасности — важнейшая часть жизни человека. Сначала, когда к нам в пещеру приходит тигр или недружественный сосед, мы просто начинаем кидать в него камнями, которые лежат вокруг, или пытаемся убежать. Потом мы начинаем делать инвестиции в безопасность: изготавливаем дубинку, строим стены, оставляем на стенах часовых. Потом мы закрепляем и развиваем этот тип поведения: научаемся не только реагировать на опасности и создавать инструменты такого реагирования, но и предупреждать само возникновение опасной ситуации. Мы строим канализацию, чтобы меньше болеть, устанавливаем стабильные дипломатические и торговые отношения с соседями и т. д. На сегодняшний день на каждую потенциальную опасность у нас есть специальный инструмент реагирования и целый комплекс мер по ее предупреждению.
Однако устроены эти «комплексы предупреждения» могут быть принципиально по-разному. Логика «высокого модернизма», как называл ее Джеймс Скотт, логика XIX и начала XX века предполагала фронтальную и однотипную, стандартизованную реакцию. Эпидемии — поголовные прививки и регулярная диспансеризация всего населения. Детская беспризорность — детские дома. Для многих сфер жизни такая модель работы остается адекватной и разумной до сих пор, но во многих сферах она решительно устарела. Опасности стали гибкими, текучими, непредсказуемыми. В каком-то смысле мы опять сидим в пещере и гадаем, что же на нас свалится через пять минут. Но появилось и множество новых, гибких средств предупреждения опасностей и реагирования на них. Однако на практике часто там, где нужно переходить к гибкой работе с угрозами, продолжается использование стандартизованных средств противостояния и предупреждения.
В очень большой степени эта неадекватность ответов на угрозы касается сферы правоохранительной, особенно в России. Ну, или мне так кажется, потому что именно изучением этой сферы я занимаюсь и соответственно ее проблемы и сложности вижу лучше всего. Наша система правоохранительной деятельности построена таким образом, что в подавляющем большинстве случаев использует приемы, которые должны охватить всех одинаковым и регулярным образом. Однако в мире гибких угроз такие меры практически не работают.
Самым ярким примером, на котором можно пояснить, о чем идет речь, является борьба с терроризмом, точнее, политика предупреждения террористических актов. Несмотря на то что шансов погибнуть в террористическом акте у среднестатистического жителя России практически нет (терроризм не входит даже в сотню самых распространенных причин гибели людей), понятно, что это серьезная проблема и работа по предупреждению терроризма должна вестись. Оставим в стороне оперативную работу, внедрение в террористические сети и прочую глубоко засекреченную деятельность. Она должна вестись, уверен — ведется, и то, что я, например, после семи лет изучения правоохранительной системы понятия не имею, как именно она устроена, свидетельствует в пользу того, что ведется скорее адекватно (спецслужбы, которые на каждом углу рассказывают о технологии своей работы, — это заведомо очень плохие спецслужбы).
Но есть еще и противодействие терроризму, которое задевает каждого из нас, нередко по нескольку раз в день. Иногда это видимая активность, как рамки металлоискателей в метро, иногда — нет, как комплекс СОРМ — специальная технология фиксации и хранения всего интернет-трафика всех пользователей, которая используется правоохранительными органами. Вот тут-то и возникают вопросы к разумности существующей политики.
Мне довелось бывать и работать в нескольких воюющих странах, в странах, фактически находящихся в состоянии гражданской войны, в странах, где уровень террористической угрозы намного выше российского. Но такого количества абсурдного фронтального контроля, как в России, видеть не доводилось. В частности, отдельный досмотр на входе в аэропорт — это практически чисто российское изобретение. Идея досмотра при посадке в скоростной поезд — это и вовсе что-то уникальное. Но, может быть, это и к лучшему? Российское государство серьезнее заботится о безопасности своих граждан. Это не всегда приятно, но объективно снижает риски? Нет. Я попробую показать, что такая политика риски не только не снижает, но и повышает. Итак, почему же рамки в метро, досмотр при входе в вокзалы и аэропорты — это источник дополнительных рисков, а не большей безопасности?
Они устанавливались для того, чтобы не допустить попадания террористов и просто вооруженных людей в места большого скопления граждан и на критически важные объекты инфраструктуры. Уменьшилась ли вероятность такого события? Что происходит на практике? Скопления людей остались (любой, кто приезжал в Шереметьево на «Аэроэкспрессе» часов в 8 вечера, не даст мне соврать) и, более того, стали намного плотнее — это не рассредоточенная толпа, а очень концентрированная/скученная группа, и чтобы поразить ее, нужен гораздо меньший заряд взрывчатого вещества. То есть увеличения «количества безопасности», как правило, не произошло. Есть и исключения: в отдельных случаях введение дополнительной системы досмотра увеличило «количество безопасности», но в подавляющем большинстве случаев такие универсальные решения только снижают этот уровень.
Когда смотришь на такие решения, возникает ощущение, что террористы подписали где-то тайную гарантию, пообещав действовать всегда по одному шаблону. Взрывать бомбы только на вокзалах и в аэропортах. А как же метро? Опыт показывает, что этот объект тоже может подвергнуться нападению.
Следующий огромный ущерб от такой фронтальной и всеобщей работы по предупреждению террористических актов — это то, что все исполнители понимают, что она бессмысленна. Из нее начинают сразу делаться исключения, исполнители начинают пренебрегать своими обязанностями, создаются официально заявленные категории ситуаций, где эта система не работает. Например, у нас запрещено фотографировать на станциях метро. И мне доводилось видеть доблестного сотрудника полиции, который оформлял протокол об административном правонарушении на человека с гигантским фотоаппаратом, который пытался увезти в родной Екатеринбург изображение станции метро «Автово». В то же время, я думаю, ни у кого нет сомнений, что любой из нас, даже не обладая шпионскими навыками, без труда отснимет на камеру телефона любую станцию метро за 2–3 прохода через нее. Такие запреты усложняют жизнь обычным людям, никак не противостоя реальным злоумышленникам. У обычного человека нет стремления нарушать запрет, но как только такая мотивация появляется (а у будущего преступника она есть), обойти эти правила — дело нескольких минут и минимальных дополнительных усилий. В общем, тотальный контроль — это все равно что его полное отсутствие, только еще стоит денег.
Наконец, наличие таких решений равно отсутствию или меньшей представленности альтернативных. Несмотря ни на что, средства, которые можно потратить на защиту от терроризма, все же конечны. И если мы закупили сотни тысяч рамок (во всяком случае, по моим подсчетам получается, что не меньше 100 тысяч), то мы не потратили эти деньги на что-то другое. Если сотрудник полиции, авиационной безопасности или охраны метрополитена смотрит на то, что показывают рамки металлодетектора, он не смотрит на что-то другое. А ведь эти человеческие ресурсы можно было бы использовать с куда большей пользой.
Общей предпосылкой всех таких решений служит гипотеза о том, что победить терроризм можно, если рассматривать как потенциальных террористов всех граждан. Это принципиально неверная посылка. Как раз в случае, когда правоохранитель фактически обязан подозревать всех и каждого (пройдите через рамку, покажите вещи), у него максимально «замыливается» глаз, он отучается искать реальных террористов, потому что занят тем, чтобы мы не забыли продемонстрировать ему, что в сигаретной пачке лежат именно сигареты (если уж на то пошло, то замаскировать под сигареты все что угодно — предельно простая задача). Если рассматривать каждого гражданина как террориста, мы никогда не научимся выявлять террористов настоящих. Насколько я могу судить, оперативные службы, работающие на этом направлении, так никогда не делают, и потому там мы наблюдаем относительные успехи.
Почему же происходит именно так? Потому что решения о нашей безопасности, по сути, принимаются не экспертами после длительных обсуждений и расчетов, а политиками на волне очередной моральной паники. Произошел очередной инцидент, на место выехали первые лица и дали приказ немедленно разобраться и принять меры. А нередко еще сами эти меры и предложили. В тех пределах, в которых сами разбираются в проблеме. А быть экспертами во всем они не могут по определению. Ну, или им предложил кто-то из профильных генералов. Которые, наверное, умеют управлять правоохранительными органами, но далеко не всегда являются экспертами по обсуждаемому вопросу. Да и эксперты не предлагают решения быстро — им в любом случае требуется время на поиск оптимальной модели.
На гибкие, текучие, непредсказуемые угрозы возникает максимально формальная, типовая, простая реакция. Неадекватная по определению. Есть надежда, что другие способы реагирования тоже имеют место. Но миллиардов рублей, потраченных на бесполезное оборудование, все равно жалко. И сотрудников правоохранительных органов, которые тупеют и дисквалифицируются перед рамками и мониторами, — тоже. Ну и денег на их зарплаты.
Источник: сайт InLiberty.
