Вадим Волков о том, как фейковые «жалобы» имитируют активность гражданского общества и легитимизируют правоприменение.
«Мы без конца проклинаем товарища Сталина, и, разумеется, за дело. И все же я хочу спросить – кто же написал четыре миллиона доносов?» – писал в свойственной ему ироничной манере Сергей Довлатов. Этот вопрос по большей части риторический, хотя цифровые технологии и прогресс в обработке данных когда-нибудь дадут и на него вполне буквальный ответ.
Сама по себе мотивация автора доноса может быть разной, она не так важна, потому что как социальное явление донос можно объяснить только в связке с интересами правоохранительных органов, которые создают на него спрос и фильтруют в своих целях. Донос – это важный механизм мобилизации права, преимущественно репрессивного.
Общество пауков в банках
Как давно обратили внимание социологи, право само по себе пассивно. Для того чтобы привести его в действие, требуется особое усилие, которое регулируется некоторыми процедурными правилами. Суд будет рассматривать дело, только если кто-то подаст иск; полиция начнет проверку, только если будет рапорт или сообщение о происшествии, и т. д. Подачи исков, звонки в полицию, жалобы и доносы, представления прокуратуры – миллионы подобных действий постоянно мобилизуют какие-то части права, предоставляя его операторам основания (или заставляя) использовать свои должностные полномочия. Без этих триггеров правовая машинерия не сдвинется. На практики мобилизации права мало обращают внимания правоведы, но для правоприменителя это важнейший навык: как грамотно запустить репрессивную процедуру в нужную сторону, да еще так, чтобы собственная дискреция была незаметна.
Донос отличается от жалобы не тем, что имеет в своей основе ложь или вымысел, а тем, что изначально инструментален для правоприменителей и если не инспирирован предварительным сговором, то хорошо принимает в расчет их текущие интересы, предлагает собой попользоваться. Хотя множество доносов имитируют жалобы, последние все же пытаются решить проблему жалобщика, а не правоприменителя. Например, когда дачники пишут жалобу в природоохранную прокуратуру на незаконную вырубку леса – это жалоба, а когда бдительные граждане пишут в прокуратуру на экологический фонд «ИСАР – Сибирь», та инициирует проверку Минюста, который находит в экологических конкурсах признаки политической деятельности и включает фонд в реестр иностранных агентов, – это донос.
Активизация доносительства в СССР во второй половине 1930-х гг. хорошо известна. НКВД нуждался в формальных поводах для проведения политических репрессий, и бдительные граждане не замедлили явиться. Но изобилие доносов не столько дало простор для борьбы с внутренними врагами, сколько перегрело репрессивную машину, которая к 1938 г. пошла вразнос так, что потребовалось уже репрессировать наиболее рьяный контингент НКВД.
Распространение доносов оказалось и признаком нашего времени. Сигналы и жалобы бдительных граждан на театральные постановки, выставки, научные и образовательные учреждения, кинофильмы, НКО стали новой массовой технологией мобилизации права. Эта технология включает, как правило, инициированную правоохранителями жалобу, прокладку в виде депутата для более эффективной мобилизации надзорного органа (прокуратуры), ряд проверок других контрольно-надзорных органов с заранее предрешенным результатом. Быстрый обзор кейсов, закончившихся внесением организации в реестр иностранных агентов, показывает, что в подавляющем большинстве случаев все начиналось с «жалобы». Автором могли выступать простые граждане, заметившие некие признаки экстремизма, региональная администрация (Алтайского края в случае Геблеровского экологического общества) или даже сенатор (Дмитрий Саблин в случае «Левада-центра»).
Кроме создания процессуального повода, доносительная технология мобилизации права имеет и дополнительный функционал. Когда в качестве триггера используются «жалобы» бдительных граждан, активистов или депутатов, это имитирует активность гражданского общества и легитимирует правоприменение. Одно дело – когда сами правоохранительные органы вскрывают заговоры. Здесь можно искать произвол. Совсем иное – когда их действие подается как реакция на запросы общества. Отличить это от добросовестной гражданской активности становится все труднее. Среди активных и бдительных граждан наверняка есть и искренне верящие и верующие. Но я сомневаюсь, что они сразу направляют свое беспокойство в полицию или прокуратуру, используя казенный язык и точно попадая в цель. И тем не менее тревожный факт налицо: отличить бдительность и активизм, стимулируемые спросом правоохранительных органов, от подлинной гражданской активности становится все труднее.
Критерий здесь может быть только один, и лежит он не в плоскости идеологии или ценностей (хоть ультраконсерватизм, хоть либерализм), а в средствах достижения целей. Гражданское действие подразумевает открытую и рациональную, обращенную друг к другу дискуссию, диалог, не предполагающий априорной правоты. А все те нравственные призывы или озабоченности, чьим адресатом, явным или косвенным, выступает прокуратура, – это точно имитация, фейк.
Источник: Ведомости, Extra Jus.
