Юристы ИПП ЕУ СПб считают, что лучше повышать неотвратимость наказания, чем утяжелять его.
Президентский срок Дмитрия Медведева запомнился попытками гуманизации уголовного законодательства. Так, в 2012 г. произошла детализация ст. 159 УК: были выделены специальные составы мошенничества в зависимости от рода экономической деятельности, по ним были снижены уголовные санкции. В 2013 г. эти спецсоставы были использованы для амнистии предпринимателей. Экономическая целесообразность таких решений связана со стремлением ограничить возможности правоохранительных органов для давления на бизнес. Но возникающий при этом особый корпоративный правовой режим для предпринимателей входит в противоречие с принципом равенства перед законом.
Уже в декабре 2014 г. Конституционный суд (КС) в своем постановлении не нашел достаточных оснований в конструкции состава предпринимательского мошенничества, объясняющих с правовой точки зрения более мягкий режим уголовной ответственности. Дело в том, что максимальная санкция за предпринимательское мошенничество ограничена пятью годами, тогда как за «обыкновенное» мошенничество судья может назначить вплоть до 10 лет лишения свободы. В итоге КС постановил за полгода «уравнять» ст. 159.4 УК – о мошенничестве, связанном с преднамеренным неисполнением контрактов в предпринимательской сфере, – с общеуголовным мошенничеством по ст. 159. Если этого не будет сделано, в июне ст. 159.4 утратит силу.
Когда речь заходит об изменении санкций в УК, часто забывают о том, что их размер связан со многими другими уголовно-правовыми последствиями. Например, еще на стадии следствия от них зависят сроки давности привлечения к уголовной ответственности, порядок заключения под стражу. Еще более важно, что увеличение максимального срока лишения свободы с 5 до 6 лет закрывает возможность прекратить дело за примирением сторон. Сейчас примириться можно, если подсудимый совершил преступление небольшой или средней тяжести (срок максимального лишения свободы до пяти лет) впервые, возместил потерпевшему ущерб, а потерпевший согласен на примирение.
В случае ненасильственных имущественных преступлений европейские исследователи-криминологи признают, что примирение сторон – оптимальный судебный исход. Как с этим обстоит дело в России? Анализ судебных решений по всем уголовным делам о мошенничествах, рассмотренным судами общей юрисдикции в 2009–2013 гг., показывает, что по общеуголовному мошенничеству там, где закон это позволяет (ч. 1–2 ст. 159), доля примирившихся составляла около 20%, оправданных – 0,2%. По квалифицированным составам мошенничества (ч. 3 и 4 ст. 159) с максимальным лишением свободы в 6 и 10 лет, по которым подсудимые не имеют возможности примириться, доля оправданных равна 1,6 и 3,3% соответственно. В условиях крайне малой доли оправдательных приговоров примирение сторон – главная альтернатива осуждению. Она устраивает все стороны процесса, так что, если закон делает примирение невозможным, это существенно смещает работу уголовной юстиции в репрессивную сторону.
Приведение к общему знаменателю уголовного наказания вряд ли наилучший способ решения. В Германии за обычное мошенничество максимальное лишение свободы – пять лет, а в случае отягчающих обстоятельств (организованная группа, использование должностного положения, доведение потерпевшего до экономической нужды) – 10 лет (§263 StGB). Основываясь на равенстве граждан перед законом, немецкое уголовное право допускает меньшие сроки наказания за специальные виды мошенничеств, хотя и конструирует их более тщательно, чем российский законодатель (§263а–266b StGB).
Классический тезис экономиста и криминолога Гэри Беккера состоит в том, что наказание за преступление не должно превышать ущерб общества от него. С помощью уголовной политики государство может ужесточать наказания, а оптимизацией работы полиции и следствия – их неотвратимость. В такой модели снижение уровня преступности после увеличения наказания, скажем, вдвое равнозначно эффекту от кратного повышения неотвратимости наказания. Дискуссия о том, как лучше снижать уровень преступности – увеличением санкций или повышением неотвратимости наказания, – началась еще в эпоху Просвещения (Чезаре Беккариа) и продолжается до сих пор. У нас чаще всего выбирается вариант увеличения санкций. Современные эмпирические и экспериментальные исследования показывают, что в борьбе с преступностью гораздо более эффективно увеличение неотвратимости наказания. Группа канадских исследователей в 1999 г. пришла к выводу, что увеличение сроков тюремного заключения повышает вероятность рецидивов (Paul Gendreau, Francis T. Cullen, Claire Goggin. The effects of prison sentences on recidivism, 1999). Следует настороженно относиться к идее, что увеличение санкций улучшит криминальную обстановку в стране при сохранении качества работы полиции и следствия, показывают они.
В ситуации недобросовестного поведения при исполнении контрактов в предпринимательской сфере потерпевшими выступают такие же предприниматели. Они участвуют в предпринимательской деятельности на свой страх и риск, им доступны легальные средства более осторожного подхода к выбору контрагентов, они могут страховать свои риски или сводить их к минимуму, не заключая сомнительных сделок. Возможно, юридическая конструкция состава требует законодательного уточнения или толкования Верховного суда, но из этого не следует, что максимальная санкция по этому преступлению должна быть поднята.
Сейчас у законодателя есть несколько способов «уравнять» предпринимательское и общеуголовное мошенничество. Первый – увеличить санкцию по ст. 159.4. Второй – прийти к некоторому среднему между максимальными санкциями по ст. 159 и ст. 159.4. Третий – уточнить элементы состава предпринимательского мошенничества, например указав на особый круг потерпевших – «хозяйствующие субъекты» (предприниматели и госорганы в части госзакупок). Чтобы принять ответственное решение, не наносящее вред экономике и не ставящее под вопрос равенство перед законом, необходимо дальнейшее обсуждение. Похоже, власти склоняются к увеличению санкций, но заранее понятно, что это наихудший вариант.
Источник: Ведомости, Extra Jus
