Очередная реформа судопроизводства может еще больше ослабить позиции защиты в судебном процессе.
Последние недели в СМИ и экспертном сообществе активно обсуждается законопроект об «объективной истине», внесенный депутатом Государственной думы Александром Ремезковым, но во многом основанный на предложениях, с которыми раньше выступал глава Следственного комитета Александр Бастрыкин. Большая часть копий ломается вокруг двух вопросов: как это отражает борьбу кремлевских башен между собой и как понятие «объективная истина» соотносится с существующими правовыми доктринами.
Однако гораздо интереснее другое: как повлияет на ситуацию в отечественном уголовном судопроизводстве принятие законопроекта.
Дело в том, что множество правовых реформ, какими бы радикальными они ни были, на какие бы нормативные акты они ни опирались и каким бы высоким руководством ни продвигались, никак не изменили повседневную жизнь и работу реформируемых. Реформа меняет практику только тогда, когда сочетается с изменением моделей работы и организационных стимулов в реформируемых структурах.
Институт проблем правоприменения при Европейском университете в Санкт-Петербурге за последние пять лет провел ряд исследований того, как на практике функционирует правоохранительная система (от участкового полицейского до судей разных инстанций). В исследованиях приняли участие тысячи судей и адвокатов, сотни следователей и других сотрудников полиции. Опираясь на результаты этих исследований, можно попытаться понять, как такие поправки, если они будут приняты, изменят повседневную работу правоохранительных органов и жизнь тех граждан, которые с этими органами сталкиваются.
Суть законопроекта, на первый взгляд, очень проста. Судья теперь должен не просто наблюдать за спором обвинения и защиты, оценивая приводимые ими доказательства и возражения, но участвовать в «установлении объективной истины». Ему также вменяется в обязанность возвращать уголовное дело прокурору, если выявлено, что следствие не собрало достаточных доказательств для установления объективных обстоятельств дела. Есть еще несколько положений — так, например, следователю вменяют в обязанность «не допускать обвинительного уклона в доказывании», — но все они носят скорее косметический характер.
На практике, нужно заметить, ситуация и так довольно близка к той, которую хотят закрепить предлагаемые изменения.
Работа и судов, и следственных органов до сих пор находится под сильным влиянием отмененного в начале 2000-х УПК РСФСР, который содержал положения весьма похожие на те, которые сейчас предлагают внести. Следователи до сих пор продолжают формально устанавливать обстоятельства, которые работают скорее на оправдание, чем на обвинение (так, например, п.7 ч. 1 ст. 220 УПК обязывает следователя устанавливать обстоятельства, смягчающие наказание), судьи активно участвуют в процессе, а не просто наблюдают за противоборством прокурора и адвоката.
Российская уголовная юстиция устроена таким образом, что основной поток дел составляют компактные, простые в доказывании, очевидные дела, в которых есть признающий свою вину подозреваемый. «Типовое», конвейерное дело, в котором подсудимый признал свою вину (а таких дел — 92% от рассматриваемых районными судами) и которое, скорее всего, слушается в особом порядке (то есть без рассмотрения дела по существу в связи с признанием подозреваемого), вообще не изменится. Остальные преступления фильтруются либо на стадии следствия, либо еще раньше: вся система работает на то, чтобы максимально затруднить подачу заявления о неочевидном, сложном в доказывании преступлении. Однако в относительно серьезных делах, в которых есть хотя бы минимальное противоборство сторон, новые нормы могут слегка изменить ситуацию.
Во-первых, будет практически полностью обессмыслена работа адвоката по отводу доказательств, полученных с процессуальными нарушениями. Сейчас, доказав, что ряд доказательств является недопустимым, можно добиться если не прекращения дела или оправдания, то хотя бы исключения некоторых эпизодов в сложных делах. Суды очень не любят исключать доказательства и часто все равно принимают решения с фактическим учетом этой информации, но в самых вопиющих случаях это дает адвокату и подозреваемому некоторый шанс. Согласно же предлагаемым правилам дело будет попросту возвращено прокурору, и эти доказательства будут впоследствии восстановлены или заменены другими. То есть адвокат, и так сильно ослабленный в практике российского уголовного правосудия, фактически лишится одного из последних инструментов защиты.
Во-вторых, упор на необходимость установления «объективной истины» позволит в какой-то степени эффективнее обжаловать решения суда. Основанием для отмены решения теперь может быть, например, тот факт, что «не были допрошены лица, чьи показания могли быть использованы для установления объективной истины по уголовному делу». Должны ли были бы их показания повлиять на решение суда — этот вопрос даже не ставится. Если сейчас нужно доказывать, что допрос того или иного свидетеля мог бы повлиять на решение суда, то новые поправки предлагают отмену этого ограничения. Например, если из десяти человек, наблюдавших за дракой было допрошено лишь пять, тот факт что остальные пять не могут сообщить ничего нового не должен мешать отмене решения — должны быть допрошены, по логике законодателя, все, кому есть что сказать по этому поводу.
На первый взгляд, это оружие может быть использовано как стороной обвинения, так и стороной защиты. Однако учитывая практику российских судов, которые гораздо чаще отменяют или изменяют оправдательные приговоры, чем обвинительные (в 4,5 раза), это превратится в мощнейший инструмент давления на судью со стороны обвинения. Более того, угроза, что решение будет опротестовано прокуратурой по этому основанию, может заставить судью гораздо чаще принимать сторону обвинения в вопросе о размере наказания. Другими словами, эта поправка только укрепит и без того сильную связку суда и следствия.
Сторонники законопроекта подчеркивают, что вносимые изменения ощутимо улучшают положение подсудимого, ведь теперь вся государственная машина работает не на то, чтобы доказать его вину, а на то, чтобы установить «объективную истину», то есть, если есть основания, работает на его оправдание.
Это выглядит особенно большим лукавством с учетом того факта, что множество сторонников законопроект находит именно в рядах Следственного комитета.
Сторонники этой позиции отлично понимают, что реальной повседневной деятельностью следователей руководят не абстрактные нормы, касающиеся целей уголовного преследования, а конкретные отчетные показатели, системы стимулов и наказаний внутри следственных органов.
Все благие намерения, связанные с надеждой на то, что теперь следователь будет устанавливать «объективную истину», аннулируются тем фактом, что следователь, почти всегда работающий с перегрузкой, должен любой ценой направить в суд два дела каждый месяц (норма варьируется в зависимости от ранга следователя, общей загрузки, типов дел, с которыми работает следователь, но она есть всегда). Причем таких дел, по которым не будет ни оправдания, ни реабилитации подозреваемого.
Предлагаемый законопроект не изменит практику расследования и рассмотрения судами подавляющего большинства дел, однако в громких делах он существенно усилит позиции прокуратуры, еще более ослабив сторону защиты.
Источник: Forbes
