Российский уголовный процесс в первую очередь «письменный»; правила оформления дел восходят к Уставу уголовного судопроизводства 1864 года
Громкие уголовные дела, касающиеся «преступлений» в сфере экономики, политики и прав человека, формируют инвестиционный климат и влияют на экономическое развитие не меньше, чем программные заявления президента или ключевые решения Центробанка. Общественное обсуждение таких процессов часто опирается на ложное представление о том, как работает российская система уголовного преследования. А эксперты-юристы оперируют профессиональными категориями и не стремятся излагать свое мнение так, чтобы оно было понятно публике.
Главное заблуждение связано с ролью судебного заседания. Кажется, что именно в зале суда принимаются все ключевые решения. Это ощущение во многом создано и закреплено телевизионными шоу про судебные процессы. На деле же главным основанием для принятия судьей решения является не ход судебного заседания (происходящее в зале), а уголовное дело — заранее собранные, подготовленные и даже проинтерпретированные доказательства, факты, описанные и задокументированные строго определенным образом. Как показал опрос почти 2000 судей, проведенный Институтом проблем правоприменения, средний российский судья тратит на изучение материалов дела всего лишь вдвое меньше времени, чем на проведение судебных заседаний. Каждый четвертый судья работает с материалами столько же или больше времени, чем тратит на заседания. Нужно учитывать, что в России судебные заседания перегружены формальностями: нужно установить личность каждого участника процесса, разъяснить ему процессуальные права (обычно — зачитать их вслух), задать другие обязательные вопросы. В ходе заседания судья тратит массу времени на вещи, не имеющие отношения к принятию решения. А решение он принимает, знакомясь с материалами дела, и это происходит не в зале суда, а в рабочем кабинете или дома.
Более того, судьи больше доверяют показаниям, которые участники процесса дали на досудебной стадии. Из судей, рассматривающих уголовные дела, 52% больше доверяют досудебным показаниям потерпевшего, 56,4% предпочитают данные во время следствия показания свидетеля тем, что он озвучил в зале суда. Когда дело касается подозреваемого, ему в ходе судебного заседания и вовсе не верят: 70,6% судей предпочтут опираться на то, что подсудимый сказал следователю, а не в суде. Российские судьи гораздо больше внимания уделяют доказательствам, получить которые в ходе судебного разбирательства если и возможно, то затруднительно. В списке доказательств, которые судья считает предпочтительными, на первом месте заключения экспертиз (их выбрало 77,5% судей). Показания свидетелей на втором месте (69,8%).
По большому счету, в процессе судья не оценивает выступления адвоката и обвинителя. Лишь 4 и 9,2% судей соответственно назвали эти выступления одним из трех предпочтительных источников информации. Уголовное дело для судьи — это вообще не рассмотрение гипотетической ситуации, которая случилась когда-то, а — в самом материалистическом значении — пакет документов, собранный следователем и апробированный прокурором. Именно поэтому российские судьи так часто прерывают свидетелей, отводят ходатайства адвокатов и т. д.: все, что нужно для принятия решения, уже есть в деле. Но это не означает, что судьи просто игнорируют аргументы адвоката. В их представлении доказательства, которые хотела бы представить сторона защиты, должны быть включены в само уголовное дело. Идею законодательно обязать следователя приобщать к материалам дела все, что представляет сторона защиты, поддерживают 70,3% судей. Мысль, что те же материалы должен приобщать к делу суд, существенно менее популярна — ее разделяют только 53,4% судей.
Эта ситуация не плод чьего-то злого умысла и не свидетельство отсутствия в России суда как такового. Это просто тот modus operandi, который свойственен данной конкретной системе криминальной юстиции. Российский уголовный процесс в первую очередь «письменный». Возможно, современные правила написания протоколов восходят к Уставу уголовного судопроизводства 1864 г., закрепившему письменный характер предварительного следствия. Еще И. Я. Фойницкий, один из основоположников российской науки об уголовном процессе, писал: «Все действия предварительного следствия записываются в протоколы, от которых закон требует величайшей подробности». От протоколов «требуется точное описание результатов наблюдения и деятельности следователя». Так было в царское время, продолжилось в советское, ничего не изменилось и теперь. В советское время суд не считался отдельной ветвью власти и работал в тесном сотрудничестве с прокуратурой и правоохранительными органами, выступая в качестве «контролера».
Экспертами эта проблема осознается, именно поэтому и предлагаются самые разные версии реформирования судебной системы. Ключевое слово для сторонников возрождения роли суда как самостоятельной ветви власти — «деформализация». Сторонники легализации существующего порядка предлагают вообще упразднить устный процесс и перейти к письменному судебному разбирательству. Общество из дискуссии практически выключено. Чтобы граждане могли участвовать в этой дискуссии, они должны понимать, как работает этот механизм сегодня. Обеспечить это понимание, демифологизировать пространство судебного заседания — первоочередная задача экспертного и исследовательского сообщества.
