Дело Владимира Евтушенкова – типичный пример обвинения по экономическому преступлению: в таких делах следователи пользуются большой свободой интерпретации Уголовного кодекса. Как действовать предпринимателям, чтобы остановить эту практику?
О том, почему глава АФК «Система» Владимир Евтушенков оказался обвиняемым по уголовному делу, написали уже много . Но остаются другие интересные вопросы – в частности, о том, какой юридический прием был выбран против Евтушенкова и в чем его сила.
Новая эпоха публичного использования уголовных обвинений в качестве «дубинки» против неугодных лиц началась с дела Pussy Riot и продолжилась первым «делом Навального» (дело «Кировлеса») . Оба дела объединяло то, что следователи, по существу, просто описывали фактические действия обвиняемых языком уголовного преступления. Конечно, так происходит в любом уголовном деле – ремесло следователя именно в том, чтобы описать конкретные действия обвиняемого так, чтобы они соответствовали абстрактной норме. Суд не может рассмотреть дело об убийстве, если в обвинительном заключении не будет описания места, времени, мотивов, смертельных ран и так далее. Но с убийствами дело обстоит относительно просто: как правило, понятно, каким образом и почему причинение смерти другому человеку является преступным. В экономических делах все сложнее.
В чем претензии к Владимиру Евтушенкову? Они связаны с условиями приобретения его компанией АФК «Система» нефтяной компании «Башнефть». Обвинение предъявлено по статье УК РФ «Легализация (отмывание) имущества, добытого преступным путем». В ней говорится, что легализация – «совершение финансовых операций и других сделок с денежными средствами или иным имуществом, заведомо приобретенными другими лицами преступным путем, в целях придания правомерного вида владению, пользованию и распоряжению указанными денежными средствами или иным имуществом».
А теперь попробуйте представить себе сделку, которая не имеет целью правомерное владение собственностью. Ключевое отличие легализации в понимании УК от обычных, нормальных сделок – то, что предмет сделки нажит преступным путем. Но возникают спорные вопросы. Допустим, вы купили мобильный телефон у знакомого, не зная, что он украден (хотя, возможно, могли бы подозревать). Что это – легализация, скупка краденого или добросовестное приобретение?
Обобщающие правильную судебную практику постановления Пленумов Верховного суда дают ответы на часть этих вопросов (а главное, разъясняют, что если имущество было получено преступным путем, оно подлежит возврату законному владельцу – то есть вернуть все акции «Башнефти» государству можно будет по приговору суда). Но лишь часть – и в этом один из главных секретов «успеха» правоохранительных органов в экономических делах: ряд важных вопросов не до конца конкретизированы и разъяснены.
Поэтому следователи имеют большую свободу в переводе обычных коммерческих сделок на язык уголовного права. В случае с «Башнефтью», судя по отрывочным сведениям, речь идет о том, что руководители растратили вверенное им имущество предприятия (ст. 160 УК РФ), продав его по заниженной цене, а потом АФК «Система» по другой – но тоже заниженной – цене, заведомо зная, что имущество получено преступным путем, совершила с ним сделку купли-продажи. Можно уже сейчас предугадать, что в обвинительном заключении будет написано: «под видом гражданско-правовой сделки было совершено хищение, причинившее ущерб «Башнефти» на N миллиардов рублей». И, скорее всего, что АФК «Система» «с целью введения в легальный оборот акций, ранее похищенных другими членами организованной группы преступным путем, приобрела их под видом договора купли-продажи».
С фактической точки зрения все будет верно: акции из рук в руки перешли, договор был. А для придачи этим действиям нужного смысла следователь использует волшебные обороты вроде «таким образом, преследуя цель…», «реализуя преступный умысел на…», «заведомо зная…» (этот последний оборот и будет ключевым – именно знание о преступном происхождении объекта сделки и делает ее «отмыванием»). Завершают процесс этого «перевода» показания свидетелей и их интерпретация, данная следователем. Границы такого приписывания смысла действиям обвиняемых устанавливает только суд.
Но суд теперь твердо стоит на стороне следствия, и в этом второй секрет успеха следователей в экономических делах. После объединения Верховного и Высшего Арбитражного судов, то есть фактической ликвидации арбитражной судебной системы, оценка «преступности» сделок стала вотчиной правоохранительных органов. Ситуаций, подобных делам замминистра финансов Сергея Сторчака, обвиненного в незаконном возврате денег из бюджета, или бывшего владельца «Арбат престиж» Владимира Некрасова, которого обвиняли в уклонении от уплаты налогов, больше не будет. Напомню, что в обоих случаях параллельно с расследованием уголовных дел шли разбирательства в арбитражных судах, и эти суды встали на сторону обвиняемых (в случае Сторчака был признан законным возврат средств из бюджета, а в случае Некрасова было признано незаконным требование налоговиков, лежавшее в основе обвинения). Уголовно-процессуальный кодекс требует считать доказанным факт, который установлен решением другого суда (так называемая преюдиция), и судам осталось только прекращать уголовные дела за отсутствием состава преступления.
Какая роль в таких делах будет у остатков системы арбитражных судов, сейчас сказать сложно, но то, что их влияние уже снизилось, очевидно. Вникать в тонкости экономических сделок, их целесообразности и выгодности теперь будут следователи.
Затем – это касается и дела «Башнефти» – уголовное дело попадает в суд общей юрисдикции (района или города). Сейчас в деле три состава преступления: хищение имущества и два варианта его легализации – теми, кто участвовал в хищении (бывший глава «Башнефти» Урал Рахимов), и теми, кто не участвовал (Евтушенков и предполагаемый посредник в сделке Левон Айрапетян). Если один из обвиняемых будет полностью сотрудничать со следствием и даст показания, он может оказаться в суде раньше всех и получить приговор в особом порядке, без судебного следствия. Тогда уже установленный факт хищения и легализации будет учтен и в отношении всех остальных обвиняемых – преюдиция сыграет уже против обвиняемых (хотя формально приговор в отношении одного лица не должен предрешать судебное решение в отношении другого, но в России сложилась именно такая практика).
Дальнейшая судьба дела уже предопределена оценками, сформулированными на следствии. Дело будет рассмотрено с соблюдением всей формальной процедуры между делом о хищении двух бутылок виски и делом о сбыте наркотических средств, выявленном в ходе проверочной закупки. Судья будет склонен доверять выводам экспертизы, проведенной внутри самой правоохранительной системы.
Роль Следственного комитета в последние годы быстро растет: это структура компактная, легче управляемая, быстро реагирующая. Кстати, ни одна из статей, по которым возбуждено уголовное дело в связи с продажей «Башнефти», не относится к подследственности СКР: дело попало туда или из-за того, что один из подозреваемых имеет статус спецсубъекта (СКР расследует дела в отношении депутатов, государственных служащих и т.д.), или потому, что прокуратура специально передала материал или уголовное дело в СКР. А чем выше авторитет ведомства – тем меньше у судей желания пытаться спорить с уже готовым описанием преступления. В результате рамки дозволенного стали так широки, что уголовное преследование можно использовать и в политических целях, и в экономических, и в коммерческих.
Что можно противопоставить этой практике? Прежде всего – прецеденты в виде оправдания бизнесменов по экономическим преступлениям. Каждый такой случай сужал бы границы толкования закона правоприменителями. Но российская судебная система не запрограммирована на это, и число оправдательных приговоров, в том числе и по экономическим статьям, неуклонно снижается. И чем сложней и важней дело, тем сильнее оно влияет на дальнейшую практику судов.
Российский бизнес пытался добиться для себя определенных правил игры – например, того, чтобы предприниматели, обвиненные по экономическим статьям, не заключались под стражу, чтобы само возбуждение таких дел было усложнено, – но проиграл. К тому же многие предприниматели с удовольствием использовали и используют правоохранительные органы для разрешения споров с коллегами. Теперь остается биться за каждый клочок пространства, на котором пишутся все новые ограничения: оспаривать административные правонарушения, заводимые полицией ради статистики, уголовные дела, возбуждаемые в том же СКР «для нагрузки», чтобы следователям было чем заниматься (например, о применении насилия к сотрудникам полиции или о незаконном проникновении в жилища – это несложные дела, которые легко рассматриваются в судах). Судебную практику по «мелким» делам приходится учитывать при обобщении в Постановлениях Пленума ВС. Если не уступать в таких делах, следователям будет труднее в более сложных, прецедентных случаях, особенно когда нет сильной политической поддержки.
Так что бизнес-сообществу надо решать, что делать. Можно не вмешиваться в дело «Башнефти», уповая на то, что Евтушенков «сам разберется». Можно бросить все силы на защиту «одного из своих». А можно решиться на стратегические инвестиции ради общего изменения повседневной работы правоохранительных органов – бороться не просто с обвинениями в адрес предпринимателей, но за более справедливые и законные правила для всех. Только тогда появится какой-то шанс на установление границ и правил.
Источник: РБК
