В России не только сажают под надуманными предлогами, но и выпускают при надобности точно так же
Освобождение нескольких «резонансных» заключенных стало новогодним подарком для многих, кто переживал за этих людей. Заговорили даже о том, что это может послужить сигналом правоохранителям, что власти — т. е. в данном случае лично Владимир Путин — не одобряют излишней рьяности в репрессиях и как бы намекают, что пора бы сбавить обороты. Однако внятного и согласованного сигнала не получилось. Все отпущенные вышли под разными предлогами, и здесь ключевое слово —«предлог».
Ходорковского помиловал президент за несколько месяцев до окончания срока по второму делу ЮКОСа. Алехина с Толоконниковой, осужденные в связи с несоответствием их перформанса решениям Трулльского собора, подпали под подогнанную специально под их случай амнистию. Илья Фарбер, чье осуждение, кажется, полностью обусловлено местной коррупцией и не имеет особого политического оттенка, освобожден условно-досрочно, причем суд отштамповал решение, предварительно озвученное Путиным.
Но в каждом из резонансных дел есть виновные, и это не те, кого сперва бросили в тюрьму, а потом отпустили. Это те, кто фальсифицировал доказательства по делам или перетолковывал невинные с точки зрения уголовного права действия как виновные. Это те, кто принял подобные доказательства и отштамповал приговор. И те, кто исполнителей к подобным действиям мотивировал.
Если в том, как обставлено освобождение известных заключенных, и есть какой-то сигнал, то вот он: в России не только сажают под надуманными предлогами кого угодно в угоду любому сильному заказчику, будь то политическая «вертикаль», влиятельное православное лобби или просто какой-нибудь местный ворюга с обширными связями, но и выпускают при надобности точно так же — произвольно подгоняя под частный случай закон или просто указывая судье, что делать. И при этом ничего не делается тем, кто виновен в незаконных репрессиях.
Каждое из громких дел рассмотрено общественностью под микроскопом, в каждом суде работали журналисты, материалы дел доступны. Как надуманность и низкое юридическое качество обвинения, так и предвзятость судей были документально зафиксированы и разобраны юристами. Трудно представить себе, чтобы эти конкретные люди, находясь под видеокамерами и прицелом общественного внимания, делали свою работу намного хуже, чем они делают ее каждый день в рядовых уголовных делах, не волнующих никого, кроме фигуранта и его ближайшей родни. В делах, которые были обречены стать громкими, против людей, которые способны поднять свой голос и привлечь внимание к качеству доказательств, следователи, прокуроры и судьи допустили такое презрение к закону, что общественность содрогнулась и встала на защиту осужденных. И олигарха, до посадки вовсе не вызывавшего массовых симпатий, и чудаковатого директора клуба, чей стиль поведения далеко не всем по душе, и девушек из очень спорной и эпатажной группы.
Содрогнулась общественность именно потому, что ей показали, за какую ерунду, при каком низком качестве доказательств каждый из нас может отправиться в заключение. Когда человека под видеокамеры отправляют на семь лет в заключение за хруст купюр — это сигнал всей системе правоохраны, что о доказательствах в любых уголовных делах можно вовсе не заботиться. Но проблема в том, что, когда его после этого выпускают не в результате пересмотра его дела, с наказанием всех виновных, а как виноватого, по УДО, это еще один сигнал в ту же сторону: правильно, можно было не заботиться.
Можно не сомневаться, что в рядовых, не привлекающих внимания делах, имея перед собой только бесплатного адвоката и бесправного обвиняемого, участники громких процессов — и те, что в погонах, и те, что в мантиях, — проявляют не больше профессионализма и беспристрастия. Им и всем им подобным в судах и правоохранительной системе сейчас показали, что общественного резонанса стоит бояться не больше, чем честного внутреннего расследования их деятельности, дисциплинарной судейской комиссии или того же уголовного суда. В самом крайнем случае — если дело станет громким и резонанс не спадет после того, как репрессированный человек отправится отбывать срок, — ваш президент исправит ваши огрехи. Когда дело закрыто, а человек на свободе, кому придет в голову продолжать копаться в том, как и за что его осудили? Работайте спокойно.
Далеко не каждый правоохранитель готов заводить уголовные дела по политическому или коммерческому заказу. Далеко не каждый судья вовлечен в телефонное право или коррупцию. Но средний по системе стандарт доказывания громкие дела не только демонстрируют нам предельно ярко, но и дополнительно снижают, показывая даже вполне добросовестным сотрудникам, какого именно уровня добросовестности правосудие от них требуется.
Настоящим сигналом в пользу уменьшения репрессивного характера российского правосудия могло бы стать внимательное и пристрастное разбирательство в адрес хотя бы отдельных, особо отличившихся, исполнителей, а в деле Фарбера — и предполагаемого заказчика. Хотя бы тех из них, кого общественность доказательно поймала за руку на чем-нибудь совсем уже запредельном. Ничего плохого не сделалось бы не только стране, но даже и политическому режиму, если бы авторов шитых особенно белыми нитками обвинений и тех, кто их покрыл, проштамповав приговор, заставили ответить просто как профессионалов: за качество их работы, за нарушение базовых принципов судопроизводства, таких как презумпция невиновности и равенство сторон в процессе, за конкретные и всем понятные нарушения. Это не остановило бы политические репрессии, но, возможно, спасло бы от незаконного приговора какое-то количество рядовых граждан.
