Мы не представляем, каков убыток общества от преступности и насколько эффективно правоохранительная система сдерживает потенциальных преступников.
Сложно представить дискуссию, менее информированную, чем идущие сейчас споры об амнистии предпринимателей. Сначала никто не представлял, о каком количестве осужденных идет речь. Первые оценки омбудсмена Бориса Титова в 13 000 человек, осужденных к реальному лишению свободы, сократились до 1000 предпринимателей в комментариях Павла Крашенинникова из профильного комитета Госдумы. Вскоре после этого в обществе начали появляться опасения, что среди амнистированных окажутся квартирные мошенники, рейдеры и фальшивомонетчики. Обеспокоенных граждан заверили, что каждый осужденный будет рассматриваться отдельно. Потом последовали выступления о бессмысленности такой амнистии: освобождение предпринимателей не влияет-де на стимулы правоохранителей, которые продолжат их так же преследовать через год.
Все эти споры вполне закономерны. Мы амнистируем осужденных, не зная, ни сколько их, ни по каким критериям их можно считать достойными амнистии, ни каковы экономические и криминологические эффекты от этого решения. Сейчас российская судебная система обладает более детальными и точными данными об осужденных, чем Центробанк о денежной массе. Но Центробанк, расширяющий денежную базу наугад, — это абсурд, а амнистия с неясными бенефициарами — наша реальность.
В недавнем выпуске Stanford Law Review профессора Стэнфордской школы права Дениэл Хоу и Ларри Крамер провозгласили эмпирическую революцию в праве. Экономический анализ права появился в 1968 г., когда Гэри Беккер, будущий нобелевский лауреат, опубликовал статью «Преступление и наказание: экономический подход». Потребовались десятки лет, чтобы эмпирический подход к праву стал таким же влиятельным, как и доктринальный подход. Если в 1970-х гг. правовые статьи, использующие эмпирику, были редкостью, то сегодня их 60%. Место латинских выражений в юридической аргументации занимают числа.
В 2011 г. Верховный суд США постановил сократить тюремное население Калифорнии на 35 000 человек за два года, поскольку переполненные тюрьмы противоречили восьмой поправке к конституции страны, запрещающей жестокие и необычные наказания. У этой задачи есть три решения: амнистия, замена заключения иными видами наказания для нетяжких преступлений или увеличение суровости наказаний. Профессор права Дэвид Абрамс из Университета Пенсильвании посчитал издержки и выгоды общества от каждого из решений. Опираясь на исследования правоведа Джона Романа (How Do We Measure the Severity of Crimes? New Estimates of the Cost of Criminal Victimization, в книге Measuring Crime & Criminality), он оценил денежные убытки общества от типичных преступлений в США. Например, среднее изнасилование стоит обществу $151 000, а кража — $5000. Уголовное наказание, призванное минимизировать убытки общества от преступности, имеет затраты по администрированию и неидеальную эффективность: суды ошибаются, а эффект сдерживания потенциальных преступников может быть низким. После детального сравнения Абрамс пришел к выводу, что амнистия имеет наилучшее соотношение «затраты — выгода» среди трех рассмотренных им вариантов решения.
Активное развитие наук о количественных данных в последнее десятилетие превратило эмпирику из способа диагностики проблемы («тюрьмы переполнены») или подведения итогов («освободили из тюрем n осужденных») в способ поиска ее решения. В российском праве и криминологии эмпирика используется в лучшем случае для диагностики проблем. Мы знаем, сколько осужденных повторно совершают преступления, но пока не знаем почему. Мы не представляем, каков убыток общества от преступности и насколько эффективно правоохранительная система сдерживает потенциальных преступников. Все это неизвестные в уравнении эффективности амнистии.
Эмпирическая революция наступила. Но признание выгод этого подхода лишь немного приблизит нас к его использованию. Российскому праву и криминологии нужно научиться задавать вопросы к эмпирическим данным и быть готовыми слышать ответ.
