Говоря о реформе РАН, подменившей давно обсуждавшуюся реформу организации российской науки, кроме взгляда с позиции самой судьбы российской науки, полезен и анализ реформы как таковой. А к этому типу социального действия выработаны достаточно стандартные требования.
Находящийся в Государственной Думе законопроект о реформе РАН позволяет понять очень многое о том, как в России делаются преобразования в принципе. С одной стороны, необходимость реформы не вызывает сомнений практически ни у кого. С другой стороны, выбранный путь реформирования порождает много вопросов.
К Академии наук за последние годы предъявлялось множество претензий. Это и геронтократическая модель управления, при которой во главе институтов стоят люди, которые нередко очень далеки от современной мировой науки, и низкая результативность, и дефицит международных публикаций, и непрозрачность распределения бюджетных средств внутри Академии и дружба с представителями лженауки, и многие другие. Однако практически никто не говорил, например, о том, что проблемой является раздельное существование трех академий (РАМН, РАСХН и РАН, которые предлагается слить в ходе реформы) или о том, что ключевая проблема – это перегруженность ученых управленческой работой (что Дмитрий Медведев обозначил как одну из ключевых целей реформы, сказав, что надо разгрузить ученых и дать им возможность «заниматься наукой»).
Наиболее показателен тот факт, что авторы реформы практически не потрудились объяснить никому (а есть подозрение, что и себе), как именно предлагаемая реформа повлияет на ключевые проблемы, которые есть в российской системе производства научного знания. Это очень похоже на то, как проходят почти все реформы последнего времени в России. В общем, можно выделить три логики реформирования.
Одна из самых распространенных логик -«Сделаем как у них». Берется некоторая модель (обычно западная), а чаще отдельный небольшой институт, объявляется что «во всем цивилизованном мире так» и что-нибудь реформируется/создается. Так, например, в России была внедрена сделка с правосудием (особый порядок судебного разбирательства), который радикально переродился и стал настолько далек от замысла реформаторов, насколько это возможно. При этом в самом учете зарубежного опыта и поиске работающих где-то еще моделей нет ничего дурного, наоборот, это важная и полезная работа. Однако реформирование должно опираться на решение конкретных проблем, которые есть в наших системах, а не на стремление к абстрактному «как у всех». И для этого очень полезно задаваться вопросом о том, что, например, мешает брать взятки в ходе американского аналога ЕГЭ и, убедившись в приемлемости этих механизмов, импортировать их для решения конкретной проблемы.
«Выстроим модель» - логика, которая особенно распространена на «среднем» уровне государственного управления. Суть ее в создании некоторого абстрактного, но, как правило, хорошо выглядящего на презентации идеала – схемы. Затем, исходя из этой схемы, начинает перекраиваться реальность. Особенно часто такое случается в образовательной политике. Например, появляется внезапно концепция «компетенций» – и вся система оказывается вынужденной за год симулировать переход на обучение по принципу развития «компетенций» у школьников и студентов. В простраивании цельной модели опять же нет ничего плохого. Однако ключевой вопрос, который должен задаваться – это вопрос о том, как такая новая модель позволит справиться с теми трудностями, которые есть сейчас.
«Полностью перестроим, начав с переименования» - логика, получающая все более широкое распространение, примененная при реформе полиции и, видимо, применяемая при реформе РАН. Беда в том, что переименованием дело, как правило, и заканчивается. Берется некоторое ведомство, ему присваивается новое имя, а внутри проводятся какие-то реформы, выстроить которые в единую логику и связную схему не могут, как правило, даже сами реформаторы. В этой ситуации реформа обычно не приводит вообще ни к каким результатам. Есть ли что-то ужасное в самих переименованиях, неясно, но когда реформа ими ограничивается – это точно не вполне хорошо.
А как должны выглядеть реформы? Первым и главным их элементом должна быть диагностика проблем, с которыми сталкивается, по мнению реформаторов, ведомство или отрасль. Не принципиально даже, чтобы это был исчерпывающий список проблем, хотя грамотная диагностика позволяет определить более эффективное лечение. Важно, чтобы общество, реформируемые и сами реформаторы четко понимали, зачем именно проводится реформа, какие проблемы она должна преодолеть. Затем начинается поиск решения, которое может быть комплексным, то есть решающим все ключевые проблемы через одно глобальное преобразование (такой, например, была налоговая реформа первой половины 2000-х) или точечным, решающим одну проблему за счет одного частного преобразования (так, например, ЕГЭ вводился как антикоррупционный механизм). Такой подход позволяет сразу оценить (часто заранее) эффективность предлагаемых мер и выбрать наиболее результативные и оценить общую эффективность проведенной реформы. Заодно в модели реформирования, основанной на предварительном анализе проблемных точек, имплицитно содержится и второй важнейший принцип всякого реформирования – «не сломано – не чини» - такая модель позволяет избежать бессмысленного реформирования тех сфер, в которых и так все неплохо.
Что же касается реформы РАН, то она, как мы видим, вовсе не привязана к логике позитивных преобразований. Предлагаемые меры не позволяют решить ни одной из тех проблем, которые стоят перед академией наук. Ну, или авторы реформы предпочитают хранить тайну механизмов решения.
Источник: Полит.ру
