Несмотря на постоянное ухудшение позиции России в международных рейтингах коррупции, в стране есть примеры успешных антикоррупционных программ. Примером такого успеха стала реформа высшего образования. Введенная в 2004-2009 гг. система ЕГЭ позволила радикально снизить уровень коррупции в вузовской среде. Практически полное уничтожение взяток и блата при поступлении крайне благотворно сказалось и на уровне поборов, которым подвергаются студенты в процессе обучения. Если раньше особенно в вузах второго-третьего ряда студент имел опыт неформальных платежей уже просто потому, что оказался на бюджетном месте, то сегодня это не так. То есть введение ЕГЭ снизило не только уровень взяток и блата непосредственно при поступлении, но и уровень толерантности к коррупции в вузовской среде. Раньше все знали, что за треть студентов декан получил взятки, а еще треть — это дети всевозможных «полезных людей». Это заставляло сотрудников закрывать глаза на мелкие прегрешения коллег и на свои собственные. Администрация же факультетов не могла бороться с этим явлением, будучи, как это было известно всем внутри вузов, сама насквозь коррумпированной.
Речь не идет об идеализации всех аспектов ЕГЭ. Претензии к качеству самих тестов (КИМов), уровню контроля, точности и адекватности оценивания и многие другие вполне правомерны. Нас интересует именно уровень коррупции в вузовской системе. В стороне мы оставляем и вопрос о том, как введение ЕГЭ повлияло на уровень коррумпированности школ. Коррупция снизилась и там, но это тема отдельного разговора. Конечно, вузовская коррупция не исчезла. Откровенно коррупционные механизмы поступления (например, многие вузовские олимпиады) сохраняются. Но общий уровень существенно упал.
По данным фонда «Общественное мнение», высшее образование в 2011 г. остается одним из самых больших коррупционных рынков (почти 21 млрд руб. в год). В 2000/01 учебном году этот рынок составлял около 19 млрд руб. и с учетом инфляции к 2011-му должен был перевалить за 75 млрд. Для сравнения: именно настолько (в 3,5 раза) выросла за это время общая сумма взяток, получаемая сотрудниками ГИБДД.
К тому же в эти оценки включены наряду с данными о коррупции среди студентов такие ситуации, как восстановление диплома, получение документов о неоконченном образовании, покупка фиктивных документов и прочие коррупционные ситуации, имеющие отношение к вузовской бюрократии, а не к высшему образованию.
Такая неточность — неизбежная проблема «больших опросов», которые пытаются охватить все коррупционные рынки в целом. Для более внятного анализа коррупционной ситуации в вузах стоит обратиться к опросам студентов в регионах. Так, в 2004 г. опрос иркутских студентов показал, что коррупционный опыт при поступлении — с поправкой на бюджетное обучение — имели 24%. И это только те студенты, которые вслух заявили интервьюеру, что да, взятку при поступлении они давали. В 2010 г. в Перми аналогичный показатель составил менее 1%. Многое можно списать на различия методик исследования, способов формирования выборки, межрегиональные различия, но не разницу (с учетом всех погрешностей) более чем в 10 раз.
Мониторинг другого регионального вуза показал, что уровень личных расходов вузовской администрации снизился почти в 3 раза. Так, за период 2000-2003 гг. 60 отслеживаемых персонажей и их ближайших родственников (ректор, проректоры, руководители управлений ректората и деканы) приобрели 29 квартир (одна квартира в шесть лет на человека), а за период 2007-2010 гг. лица, занимающие те же должности, приобрели только 10 квартир (одна квартира в 18 лет на человека).
Можно говорить о том, что эксперимент с введением ЕГЭ привел к достижению по крайней мере одной из целей — снижению уровня коррупции в отдельно взятой сфере. Какие условия обеспечили достижение этой цели? Сработали три основных фактора, которые способны сыграть ключевую роль в любой антикоррупционной политике.
Во-первых, никто не пытался бороться с «коррупцией вообще». Работа велась с одной конкретной сферой (поступление в вузы) и с двумя формами коррупции: взятки и блат. Все остальные сферы и формы коррупции были признаны менее значимыми или не столь важными. Успешные антикоррупционные программы возможны только там, где мы четко понимаем, с какими явлениями и в какой сфере боремся. В этом плане очень показателен эксперимент Алексея Навального, которого интересуют прежде всего завышенные цены на сайтах госзакупок.
Во-вторых, введение ЕГЭ предполагало реформирование организационных механизмов внутри образовательной системы. То есть преодоление коррупции в какой-либо сфере не может ограничиваться рядом «антикоррупционных мер», но обязательно должно быть частью комплексного реформирования конкретной сферы. Самыми провальными, кстати, всегда оказываются проекты, которые ограничиваются правоохранительными мерами. В рассматриваемом случае правоохранительная активность была практически нулевой.
В-третьих, все аспекты реформы постоянно и очень подробно обсуждались всеми заинтересованными сторонами. Причем речь шла не о показном обсуждении, как с законом о полиции, а о пятилетней профессиональной дискуссии. И мнения очень многих экспертов оказались в результате в какой-то мере учтены.
Об этом пока редком опыте успешного снижения коррупции нельзя забывать при реализации других антикоррупционных программ.
Читайте далее: http://www.vedomosti.ru/newspaper/article/271666/ege_protiv_korrupcii#ixzz1edABVp00
