24 декабря на сцене центра имени Мейерхольда в рамках «Нового года в ProScience Театре» выступили кристаллограф Артем Оганов, юрист и экономист Мария Шклярук, историк Игорь Данилевский. Гости подвели итоги 2013, рассказали о главных достижения, открытиях и разочарованиях старого года, поделились прогнозами и ожиданиями на новый, 2014 год и делились ожиданиями по поводу наступающего года.
На "Полит.ру" уже выложены два фрагмента выступления Марии Шклярук (первый и второй), теперь – расшифровка основных частей ее выступления об объекте и предмете ее исследований, а также - об основном, что происходило в области права в этом году.
Мария Шклярук: Моя задача - рассказать о том, что интересного за год происходило в стране на том стыке, который я, как междисциплинарный исследователь, представляю – а я юрист, экономист, и - немного - социолог права. Мы в Институте проблем правприменения при Европейском университете в Санкт-Петербурге занимаемся изучением того, как функционируют организации, которые применяют право, и, собственно, как работает само право в обществе.
Чтобы показать основные тенденции в области права я начну с дела Навального. Почему это интересно? Оставлю в стороне политические мотивы, которые могли за этим стоять. Всем известно противостояние бизнеса и правоохранительных органов. То у нас бизнес душат правоохранительные органы, то - чтобы бороться с этим удушением и создавать хороший инвестиционный климат - происходит законодательная либерализация в области экономических преступлений. А потом случается дело Навального.
Чем оно интересно, имея в виду отношения правоохранительных органов и обычной экономической деятельности различных субъектов? Обычно все-таки считается нормальным когда правоохранительные органы смотрят на деятельность предприятия и находят там, например, то, что на их языке называется обналичивание. Какие-то сделки, которые заканчиваются тем, что деньги становятся чемоданом, коробкой из-под ксерокса.
Вопрос не в том, что они выведены из налогооблагаемой базы, а в том, что получен, например, миллион рублей, которым можно распоряжаться как угодно. Его не надо нигде указывать, его можно на что-то потратить. И вот тут-то правоохранительные органы и говорят: все сделки, которые были оформлены на бумаге для того, чтобы деньги обналичить, не настоящие. Поэтому здесь уголовное преступление. Какое именно – надо рассказывать отдельно - это другая тема.
Здесь же вот что интересно: никто не посмотрел, что случилось с деньгами, которые ушли от "Кировлеса". Думаю, все более-менее помнят, что там происходило, - там применили уголовно-правовое законодательство к сделке, которая, в общем, ничем не отличалось от обычной рыночной. Можно спорить, на каких условиях они договорились, но там было так, что лес за 14 млн продали за 16, а растрату вменили на эти 16, хотя реального ущерба могло быть не более 2 млн. Эту сделку было бы почти невозможно оспорить в арбитражном суде. Но в суде общей юрисдикции - который рассматривает уголовные дела на материалах правоохранительных органов – сказали: да, это абсолютно незаконно, это растрата вверенного организации имущества.
Все это интересно еще и потому, что у нас пока еще есть два ветви судов. Это суды общей юрисдикции, которые рассматривают обычные гражданские и уголовные дела, и арбитражные суды, которые созданы, во-первых, чтобы разрешать споры хозяйствующих субъектов, то есть - между фирмами, а во вторых - споры предприятий с государством. Наш Институт долгое время занимался изучением проблем правоприменительной деятельности арбитражных судов. Надо сказать, что эта система всегда характеризовалась большей открытостью, чем суды общей юрисдикции. Они публикуют все решения, у них удобный, юзерфрендли интерфейс общения с их системой отслеживания решений. Когда наши коллеги закончили анализировать базу по решениям арбитражного суда, выяснилось, что арбитражные суды отнюдь не так часто встают на сторону государства, как это можно было ожидать.
Например, налоговые органы в арбитражных судах выигрывали меньше 40 процентов дел. По большей части выигрывали предприниматели - или полностью, или частично (то есть - когда суммы с требований, которые налоговая хотела с них взыскать, сильно снижалась).
Вообще, как может происходить в арбитражном суде? Например, сделку между двумя фирмами могут признать фиктивной, после чего может быть возбуждено уголовное дело. Или же арбитраж говорит: да, они не заплатили налоги, решение налоговой правильное, дальше надо смотреть, есть ли там состав преступления. Но в случае Навального никакое из предприятий, даже "Кировлес", который тут является "государством", сделку не оспаривало. Не была проведена такая процедура в арбитражном суде, делом сразу занялся суд общей юрисдикции. Соответственно, это дало определенный сигнал всему юридическому сообществу. В общем, это движение в ту сторону, где почти любую предпринимательскую деятельность можно квалифицировать как какое-то преступление.
Затем регулирование экономики через уголовное законодательство пошло по нарастающей. Произошла отмена предыдущего порядка возбуждения уголовных дел по налоговым преступлениям, произошла ликвидация ВАС - объединение судов. Фактически, арбитражные суды - структура, которая стояла между правоохранителями и бизнесом, между бизнесом и государством. А теперь она будет соединена с системой судов общей юрисдикции - которые в подавляющей части случаев принимают решения в пользу государства. Это легко заметить по делам, связанным с налоговыми правонарушениями, которые рассматривались в судах общей юрисдикции - когда на другой стороне не предприятие, а индивидуальный предприниматель, то есть физическое лицо. Процент выигранных там государством налоговых дел заходит за 90. Иначе говоря, шансов выиграть в суде общей юрисдикции у представителю малого бизнеса гораздо меньше, чем если бы он был ООО и шел бы на арбитражное решение.
Можно ожидать, что с момента объединения арбитражные суды будут принимать решения, близкие к тем, которые принимают суды общей юрисдикции. Соответственно, бизнес станет защищенным еще меньше.
Мы приходим к чему? Судя по всему, государство сейчас в сложной экономической ситуации. Когда в этом году готовили проект бюджета, то возникло много вопросов с тем, что очень мало собрали налогов, что не хватает доходов, что есть пенсионные трудности… В этих условиях уголовное право становится тем, в чем государство видит последний способ регулирования экономики. И вот это, наверное, и есть главный итог года: уголовное право стало средством регулированием экономики.
Можно ли обнять необъятное?... Выше я описала очень маленькую часть того, чем мы занимаемся. Я бы сказала так: мы занимаемся изучением права - как оно на самом деле в итоге применяется, кем применяется, и почему в итоге оно применяется именно так -на практике, в самом низу, когда вы сталкиваетесь с конкретными решениями.
Право, между тем, как его издают законодатели и тем, как оно будет применено, преломляется через несколько уровней. Преломляется через организации, которые его применяют, через внутренний порядок этих организаций, через людей, которые там работают. И - под воздействием еще множества внешних факторов - реализуется в конкретную практику. Эти практики мы изучаем, а также то, почему они именно такие, а не другие.
Год назад мы опубликовали исследование о том, как работает правоохранительная система, где представили все практики касательно вообще всех типов дел, включая экономические. В этом году было опубликовано наше предложение, оно представлено от имени Комитета гражданских инициатив - о том, как эту систему реформировать, чтобы она начала работать для граждан и перестала работать на интересы ведомств.
Главный вывод из исследований в том, что - как и положено нормальной бюрократии, которая не ограничена никаким внешним гражданским контролем - вся наша правоохранительная система стала работать на свои интересы, которые совсем перестали отражать высокие идеалы права, идеалы нашей Конституции. Соответственно, мы выдвинули комплексное предложение, сказав, что менять нужно, исходя, во-первых, из знания проблемы - исходя из того, как это на самом деле работает, а не из того, как – как нам кажется - написано в законе. Во-вторых, мы предложили целый комплекс взаимосвязанных мер, которые касаются организационных изменений, управленческих, и которые затрагивают практически все правоохранительные органы, начиная от МВД и заканчивая ФСКН, Следственным комитетом, прокуратурой и всем уголовно-процессуальным законодательством.
Так вот, одна из самых больших проблем, которые мы описали - устранение избыточной централизации. Когда уголовно-правовое регулирование становится последним способом управления государства – это, по сути, тоже централизация. Как с этим разобраться? Таких предложений у нас много, все это можно прочитать. Одним из пунктов была децентрализация полиции, создание наряду с федеральной - региональной и муниципальной полиций. У экспертов это вызывало много возражений, было множество споров. Опубликовали мы это через полтора месяца после Бирюлево. А ведь Бирюлево - результат централизации, когда все низовые подразделения милиции отчитываются перед министром о чем угодно, кроме того, как они действительно контролируют ситуацию в своем районе. И не одно Бирюлево такое.
Когда мы наши предложения опубликовали, то они вызвали огромную реакцию со стороны региональных и муниципальных властей. Они говорили: да, вот это нужно делать. Мы тут же получили огромное число откликов от муниципалитетов - да, конечно, мы пытаемся решить проблему созданием института помощников участковых, но нам это нам запрещает прокуратура, мы заключаем договора с ЧОПами… Есть огромный спрос и готовность муниципалитетов уровня районов и городов так или иначе заниматься охраной общественного порядка и делать это прямо сейчас.
Вот так внезапно произошла встреча научных предложений с огромным массивом мнений практиков от управления - о которых раньше никто не подозревал. Потому что все говорили "муниципалитеты не захотят" - а оказалось, что все к этому готовы.
Не может быть все так плохо у нас в стране, когда есть большое количество муниципалитетов, которые готовы это делать. Это к тому, что ресурс централизации, который сейчас эксплуатируется вовсю, исчерпан еще вчера. Рано или поздно встанет вопрос о том, что всю систему госуправления нужно менять и придется с чего-то начинать. А начинать, скорее всего, придется с правоохранительных органов. Потому что это сложное, потому что это то, что волнует каждого, с этим сталкивается каждый.
Кроме того, у нас не будет развития экономики, пока каждый предприниматель понимает, что в любой момент к нему могут прийти или конкуренты с полицией или сама полиция, или следственный комитет с конкурентами и лишат его всего бизнеса. Логично, что реформа должна начинаться именно отсюда. Реформа правоохранительных органов, если она будет проводиться по-настоящему, может переломить недоверие граждан к самим реформам к процессу изменения государства. Дать какую-то веру и надежду в то, что можно что-то поменять.
Но это если быть оптимистом. Здесь можно добавить, что проблема, связанная с криминальной юстицией - с судами, с правоохранительными системой, с полицией и прокуратурой - в широком смысле сейчас стоит перед всеми странами. Вот, рядом ЕС, а он сейчас перед большим вызовом: они собираются создавать единую европейскую прокуратуру. А создадут ли они при этом единое уголовно-процессуальное законодательство? Внутри ЕС сейчас две вещи, в отношении которых страны сохраняют суверенитет - уголовное законодательство и национально-культурные особенности. Подвергнется ли первое изменениям и они просто попытаются как-то гармонизировать все эти 27 абсолютно разных правовых систем? Это громадный вызов, будет очень интересно следить за тем, как это будет происходить.
Причем, это будет интересно и социологам. Есть общемировая тенденция, постепенная эмпирическая революция в праве. Все больше юристов обращаются к методу эмпирических исследований, к социологическому анализу права, и это заставляет пересматривать взгляд на юриспруденцию как на науку. Фактически, право как наука – это почти как теология: очень нормативная, описывающая, как все должно быть и как все должны к этому стремиться.
Все больше людей начитает думать, что следует смотреть на то, как все обстоит на самом деле, менять и регулировать, исходя из того, как это происходит в реальности и как будет эффективнее. Эффективность против должного – огромный конфликт между правом и, скажем, экономикой и социологией. В ближайшие несколько лет эта ситуация будет занимать все большее место в повестке дня. Есть страны, которых вместо того, чтобы исходить из высоких идеалов права делают такие УПК, которые должны решать главную сейчас для них проблему: чтобы все начало функционировать. Это постконфликтные страны, например Косово. Все должно быть эффективно, а это другой подход, нежели, когда все выстраивается от высоких идеалов.
Когда нашу концепцию анализировал один из юристов-правоведов, занимающийся конституционным законодательством, то он сказал примерно так: вы написали много интересного, не очень многое из этого новое, но - сведено в первый раз вместе; при этом вы - с точки зрения юриста, который сможет это перевести на юридический язык - сделали очень понятную вещь, просто написали, как соблюдать нашу конституцию.
Мне кажется, что про будущее можно сказать так: или наше государство будет соблюдать конституцию, или в той или иной мере перестанет быть. Конституция же не просто так существует - она задает рамки государства. Когда государство в лице своих ведомств перестает считать главной своей обязанностью соблюдать Конституцию, оно - с точки зрения юриста - теряет легитимность. А когда оно теряет легитимность, оно заканчивается.
Источник: Полит.ру
