Фонд Алексея Кудрина на днях представил свою концепцию реформы МВД. Она основана на исследованиях, которые проводили сотрудники петербургского Института проблем правоприменения. Социологи пообщались с десятками полицейских различного уровня: расспрашивали о «палочной» системе, о поборах среди сотрудников, о липовой аттестации и о колоссальной нехватке полицейских, из-за чего люди вынуждены работать до изнеможения.
Екатерина Ходжаева, научный сотрудник Института проблем правоприменения Европейского университета, взяла интервью у 36 сотрудников полиции Казани – участковых, инспекторов по делам несовершеннолетних, оперативников, дознавателей и патрульных. Исследование проходило в мае-августе 2012 года - после завершения первого этапа милицейской реформы и всего через несколько месяцев после того, как в отделе полиции «Дальний» насмерть замучили человека. До этого полицейские столицы Татарстана считались одними из самых «успешных» в России: выигрывали всероссийские конкурсы отделений полиции и получали высокие награды.
Социолог убедилась: реформа не сказалась на качестве работы полицейских, разве что на их психологическом состоянии - они жалуются на изнеможение и неясность собственных перспектив. И по-прежнему применяют «палочную» систему (официально она называется «валовые показатели раскрываемости»). Чтобы помочь сотрудникам выполнить план, МВД объявляет кампании типа «Мигрант», «Охотник» или «Оружие». Еще одной разрекламированной составляющей реформы была аттестация – серия тестов, в том числе на полиграфе, в результате которой под сокращение пошли 20% полицейских. «Многие полицейские проходили аттестацию заочно, – рассказывает Екатерина Ходжаева. – Кто-то заранее знал, что не будет допущен к работе, находил себе другие должности, кто-то уходил на пенсию. При этом в штате крайне не хватает сотрудников: туда записывают мертвые души целыми оркестрами и спортивными клубами».
Как действует уголовно-правовая система с момента преступления до суда – этому посвящено исследование Кирилла Титаева из Института проблем правоприменения. Оно основано на более чем сотне интервью, десяти опросах, базах данных, ведомственных документах, мемуарах и наивной прозе сотрудников МВД.
«В самом начале у нас есть нечто, что можно расценивать как преступление, – рассказывает эксперт. – О нем узнает дежурная часть, сотрудники патрульно-постовой службы, оперативные работники. Мы исключаем полностью очевидные преступления, которые сразу переходят к дознавателям и в суд. Например, человек украл из магазина бутылку виски за 3 тыс., был задержан охраной супермаркета и доставлен к дознавателям.
Москва и Петербург – это очень специальные города. Большинство дел, которые рассматривает районный суд – это преступления, совершенные под камеры, поэтому речь пойдет, скорее, о типичном участке полицейской работы за пределами столиц.
Сложные дела переходят следователям, которые взаимодействуют с оперативниками (бывший угрозыск). Ключевая задача оперативника – найти «лицо», собрать первичные доказательства. Если лицо неизвестно заранее, такое дело, скорее всего, не зарегистрируют или не дадут ему хода. Оперативник ловит человека за руку и передает документы следователю, который возбуждает уголовное дело. Два или три прокурорских работника надзирают над ними. Типовой гособвинитель первый раз в жизни видит дело, когда входит в зал суда и начинает его зачитывать с листа.
За всю систему уголовного преследования в типовом районе отвечают человек 50, они знают друг друга, отмечают совместно дни рождения. В год через них проходит 300 человек. Важно понимать: это система с очень высокой плотностью социальных связей внутри. Никакого абстрактного следователя у оперативника нет, у него есть четыре следователя, которые закреплены за его направлением работы. У него есть Вася, Петя или – в зависимости от возраста – те же самые с отчеством.
Версия следователя: «Дело нельзя раскрыть, раскрыть можно только книжку». Расследовать дело – это доказать вину подозреваемого приемлемым для суда образом. Если следователь предъявляет обвинение, то шансов у человека быть отпущенным – 0,17%. В год 1700 человек из миллиона обвиняемых реабилитируют на этапе следствия. Для следователя развалить дело, если он «принял фигуранта» – это квартал без премий при хорошем раскладе, год без премий и «неполное соответствие» при плохом. Для начальника следователя – квартал без премий с гарантией и выговор с гарантией. Следователь считает, что оперативник не знает законов и сам похож на уголовника.
Оперативники уверены, что именно они работают на земле, и следователи ничего не знают о жизни. При этом не обижаются, когда «следаки» дарят им Уголовный кодекс на Новый год. Мы наблюдаем прекрасную картину: у нас каждый следующий в цепочке выглядит оформителем уголовного дела, и никто не проверяет, так ли уж виноват преступник. Система полностью застрахована от сбоев. В России 3 тыс. отделов полиции; с отделами Следственного комитета, Госнаркоконтроля – 9 тыс. подразделений. В среднем, одно подразделение оправдывает одного человека в пять лет. При этом средний срок работы в СК от поступления следователя до увольнения – не больше четырех лет. Это объяснимо: ты работаешь на конвейере, где от тебя ничего не зависит».
Реплики экспертов записаны на лекции «Социологическая этнография полиции», которая прошла на социологическом факультете СПбГУ в рамках семинара «Научная среда». Подробнее с результатами исследования можно ознакомиться на сайте Института проблем правоприменения.
Подготовил Андрей Сошников
Источник: Мой район онлайн
