Громкие процессы последних лет неизменно удивляют наблюдателей, в числе прочего — бросающейся в глаза беспомощностью представителей обвинения. Практически каждый раз присутствующие в зале суда журналисты и блогеры с некоторым изумлением описывают одну и ту же картину: прокурор, который не ориентируется в материалах уголовного дела, не помнит ключевых обстоятельств фабулы обвинения, не может ответить ни на один вопрос защиты по существу дела, потом зачитывает обвинительное заключение с таким видом, будто видит его в первый раз, путая ударения в фамилиях свидетелей и экспертов. В деле ЮКОСа один раз государственный обвинитель принял название улицы в адресе лондонского филиала фирмы — Виктория-роуд — за подпись некой Виктории Роуд под документом. В деле Pussy Riot прокурор был не в курсе, что показания одного из свидетелей в деле скопированы с показаний другого вместе с опечатками и грамматическими ошибками.
Для 40-летнего представителя власти, совершившего тяжкое преступление, реальный тюремный срок будет ниже на год, чем у обычного осужденного по такой же статье в том же регионе
Большое внимание в российской прессе уделяется преступлениям, совершенным представителями власти (чиновниками, правоохранителями, судьями) и их родственниками.
Исходя из информационной картины, складывается впечатление, что суд иначе рассматривает подобные дела: процесс длится дольше (дело Елены Ивановой, сотрудницы Волгоградской областной прокуратуры, задавившей на пешеходном переходе ребенка, рассматривалось три года), приговор является или максимальным (дело майора Евсюкова), или условным. Дела часто рассматриваются в особом порядке и могут сопровождаться экзотическими условиями отбывания наказания (дело сотрудницы аппарата фракции "Единой России" в Иркутской областной думе Анны Шавенковой, признанной виновной в ДТП со смертельным исходом и получившей отсрочку исполнения приговора в 14 лет). Первым в стране бенефициаром учрежденного в 2009 г. института сделки со следствием стал обвиняемый в процессе с явным интересом силовиков - Сергей Каторгин, фигурант дела Евгения Чичваркина, поддержавший обвинение. Разумеется, нельзя говорить об особом отношении судов к делам чиновников и правоохранителей на основании сообщений прессы. С целью понять, насколько отличаются дела, где подсудимый — представитель власти, мной было рассмотрены дела свыше 200 тыс. подсудимых по уголовным делам за 2009 г. — первой половине 2010 г., совершивших первое преступление.
С точки зрения обезличенной судебной статистики и закономерностей поведения российских судей процесс над Pussy Riot вполне типичен. Марина Сырова пришла в судьи из прокуратуры, как и 17% ее коллег в сегодняшнем судебном корпусе (еще 16% пришли из следственных органов и милиции). Мотив такой карьеры прост — высокая пенсия, установленная судьям после 2003 г., и тот факт, что стаж в прокуратуре и следствии засчитывался в судейский стаж. Но хотя из прокурорских в судейские шли уже в зрелом возрасте, до хорошей пенсии надо еще дослужиться без эксцессов, а обвинительный приговор — наиболее рациональная стратегия для достижения этой цели. Риск отмены вышестоящим судом минимален, усилий по написанию такого приговора в несколько раз меньше (по сути, это редактирование обвинительного заключения, написанного следователем), нет конфликта с прокурором района и его заместителями, к тому же бывшими сослуживцами или однокурсниками.
Об этом процессе высказались юристы-материалисты, дав хороший анализ вопроса «а есть ли тут хулиганство»; мои коллеги из Института проблем правоприменения – о том, что система работает с девушками, как и с любыми другими: что касается условий содержания под стражей, доставки в суд и т.д. Теперь все будут обсуждать наказание – почему именно так, а не иначе. А мне бы хотелось продолжить мысль «система поступает с ними, как и с любыми другими». И суровость наказания тут не имеет значения: факта обвинительного приговора вполне достаточно.
Но сначала о необходимой предыстории. Все знают, что у нас нет прецедентного права, зато есть прецедентное правоприменение. Вся правоохранительная и судебная система смотрит на то, как нормы применяются их коллегами. Иногда по спорным вопросам весомо высказывается Верховный суд, постановлением Пленума ВС давая ответ на вопрос «как это понимать?». Но чаще происходит по-другому, особенно в материальном праве. Правоохранителям нужен «вал», а когда ресурсы региона заканчиваются – нужны передовые примеры. Самые инициативные сотрудники или руководители ищут положительный опыт, привозят в свои отделы и суды образцы приговоров, желательно прошедших через кассационную инстанцию, а лучше – и через надзорную. Самый известный пример – стремительно развившаяся практика квалификации нарушений ПДД у маршрутных автобусов по ст. 238 УК РФ – оказание услуг, не отвечающих требованиям безопасности жизни и здоровья потребителей, от Москвы до Махачкалы, хотя есть мнение, что пионером стал Санкт-Петербург в 2008 году, когда ситуация на дорогах возмутила губернатора. Таким образом один удачный случай применения статьи УК может распространиться по всей стране, занять свое место в шаблонах обвинений и приговоров, и через год любому новому следователю такое применение статьи будет казаться естественным, логичным и абсолютно правильным.
В тот момент, когда пишется этот текст, на процессе по делу Pussy Riot еще не произнесены последние речи, так что, возможно, к моменту выхода газеты главной сенсацией процесса будет уже не то, что бурно обсуждается в социальных сетях последние два-три дня: пыточные условия, в которых оказались молодые женщины, обвиняемые, в ходе этого процесса. В общих чертах: подсудимых поднимают раньше 6 часов утра (в шесть в тюрьме общая побудка, в камерах тесно — для того чтобы не мешать остальным, тех, кого нужно везти в суд, собирают раньше); выдерживают часами в ожидании, запихивают в тесный автозак, везут по жаре и пробкам кругами (собирая подсудимых из нескольких тюрем), дальше ожидание собственно в суде, в тесной же комнате почти без света и совсем без воздуха. Дальше сам суд — примерно полный рабочий день в случае трех участниц панк-группы, день за днем, пять дней в неделю. Дальше такая же дорога домой. Завтрак получить подсудимые не успевают — уже увезли; ужин не успевают — еще не привезли. Собственно в суде — растворимые макароны второпях в обед. На сон и помыться остается часа так три, на подумать и поговорить с адвокатами — вообще ничего. Есть чем возмущаться и против чего протестовать? Безусловно.
Важнейшим инструментом управления правоохранительными органами является на сегодняшний день система оценки органов внутренних дел, на основании которой сотрудников полиции либо поощряют, повышают в должности и звании, либо наказывают. Она зашита у них в подкорке. Соответственно если мы хотим изменить работу полиции — скажем, устранить пытки, направить активность полицейских на борьбу с такими-то видами преступлений, снизить объем фиктивной отчетности, — то необходимо изменить систему оценки, стимулы и ограничения, действующие в системе МВД.
Дело Pussy Riot все глубже раскалывает общество, и по мере нарастания страстей вокруг него все ярче проявляются настоящие, не спровоцированные конкретной акцией линии разногласий. Последней каплей послужило решение суда, приговорившего участниц вызывающей акции в храме Христа Спасителя к году без малого заключения под стражей. Вряд ли даже собственно приговор вызовет большее общественное размежевание. По каким же линиям прошел конфликт? Вовсе не по тем, по которым изначально била сама акция.
Недавно в правоохранительном сообществе началось обсуждение вопроса о наделении Следственного комитета полномочиями по «контролю над оперативно-розыскной деятельностью». Напомним читателю, что в России оперативно-розыскная деятельность (ОРД), которой преимущественно занимается полиция, и следствие традиционно разделены. Суть ОРД — поиск преступника; суть следствия — доказывание вины. При этом ОРД проводится с широким использованием неформальных методов (например, используются агентурные сообщения, широко и не всегда легально применяются прослушки телефонов и т. п.), а следствие опирается на более формализованные правила, прописанные в УПК. Именно поэтому очень многие результаты оперативной работы являются секретными, собираются негласно и не могут служить непосредственными доказательствами в суде. Зачастую человек может не знать о том, что в отношении его проводятся какие-либо оперативно-розыскные мероприятия. Права граждан при этом защищены существенно слабее, чем во время предварительного следствия. Такое разделение создает ситуацию, в которой, получив достоверные, но непригодные для суда свидетельства вины подозреваемого, следователь должен собрать доказательства, допускаемые УПК для представления в суде, и тем самым изобличить преступника.
Две недели назад ряд правозащитных организаций — практически все, кого в России всерьез волнует проблема пыток в полиции, — начали акцию с целью добиться от руководства МВД извинений перед людьми, пережившими пытки. Практически полное отсутствие резонанса вокруг этой истории можно объяснить только одним: общественность слабо себе представляет, в какой степени этот сюжет касается всех и каждого.
Казалось бы, какие извинения? Речь идет об уголовном преступлении, виновных нужно сажать в тюрьму, их начальство — наказывать по закону. Но, к сожалению, не все так просто.
В конце 2008 г. Госдума в пожарном режиме приняла очень многообещающий и революционный закон. Имеется в виду федеральный закон 262-ФЗ, обязывающий суды размещать на сайте вынесенные решения. Значение этого события в том, что ни одна страна, имеющая многолетние традиции правосудия, не смогла совершить столь решительный шаг. Даже прецедентное право не предполагает столь широкого и беспрепятственного доступа к судебным решениям. Россия, неуверенно шагнув в судебную реформу и протоптавшись в начале этого пути два десятка лет, не приобрела того консерватизма, который бы препятствовал свободному доступу к судебным актам.
