Если не научить систему уголовной репрессии здраво оценивать собственные ошибки, то можно полностью уничтожить ее смысл.
Легендарные 0,3% оправданных районными судами по делам публичного обвинения (т. е. в самой массовой инстанции и по делам, в которых участвует прокурор) — это свойство не только постсоветских стран, но и стран развитых. С одной стороны, существуют страны, в которых уровень оправданий существенно выше (например, в Германии — в 10 раз больше, 3%; во Франции и вовсе 5%). Однако мифических 20% оправданных нет практически нигде. При этом существуют вполне цивилизованные страны с уровнем оправданий, вполне сравнимым с российским. Например, в провинции Онтарио (Канада) это лишь 0,6%, а в уголовном суде города Нью-Йорк — 0,1%. При этом в некоторых странах, которые сложно назвать лидерами в сфере прав человека, например в Турции, доля оправданных — около 20%. Новый взгляд на проблему обвинительного уклона в России стал возможен благодаря прошедшей в Институте проблем правоприменения конференции «Обвинение и оправдание в постсоветской криминальной юстиции».
Чем же объясняется такой разнобой, слабо связанный с мировыми рейтингами эффективности судебной системы? В первую очередь эволюцией судебных и досудебных решений. С одной стороны, в подавляющем большинстве юрисдикций множество дел разрешается на досудебной стадии. С другой — ассортимент судебных решений давно уже шире простого вердикта «виновен — не виновен». То есть далеко не все дела, инициированные полицией и прокуратурой, доходят до суда. Как показал на конференции Тодд Фоглесон из Гарвардского университета, в Нью-Йорке дела в отношении 17% арестованных прекращаются полицией и прокуратурой тем или иным образом. В Сан-Франциско полиция освобождает 25% обвинявшихся в серьезных преступлениях (фелониях). На следующем этапе гораздо шире ассортимент судебных решений. Так, за фелонии в Сан-Франциско в 2011 г. осуждено только 60,9% обвиняемых — в отношении остальных дела тем или иным образом прекращены.
На первый взгляд эти факты идеально подтверждают типичную позицию российских правоведов. В России, говорят они, множество дел прекращается на следствии или в суде. Реальность сложнее. Прекращения бывают разными. Фокус в том, что подавляющее большинство прекращений дел в российских судах и на следствии — это прекращения по так называемым нереабилитирующим основаниям (истекший срок давности, примирение с потерпевшим и т. д.). Это значит, что во всех базах данных останется запись о том, что человек привлекался к уголовной ответственности. Прекращение же по реабилитирующим основаниям — это чистый аналог оправдания, который в России применяется крайне редко.
Всего в 2011 г. в России следствие прекратило уголовные дела по нереабилитирующим основаниям в отношении 7% привлеченных к уголовной ответственности. Еще 0,4% подозреваемых были, по сути, оправданы — дела были прекращены по реабилитирующим основаниям. В Сан-Франциско аналогичные цифры составили 27,5 и 6,8% соответственно. То есть на досудебной стадии американская система уголовного преследования признает нецелесообразность уголовного преследования в 5-10 раз чаще. В прокуратуре Германии же доля прекращений, похожих на наши прекращения по реабилитирующим основаниям, составляет 40% от поступающих дел, как показал профессор права из Канады Питер Соломон.
Далее начинается уже история о судейской дискреции. Российские суды прекращают довольно много дел. Около 17% (по делам публичного обвинения) — по нереабилитирующим основаниям и около 1% — по реабилитирующим в 2011 г.; 82% обвиняемых признаются виновными. Что же мы видим в зарубежных судах? В Сан-Франциско за мелкие преступления «с приговором» выходят из зала суда 30% обвиняемых, по тяжким — 60%. В отношении остальных применяются различные иные меры, как связанные, так и не связанные с возникновением criminal records (аналог нашей судимости).
Доля оправдываемых судами — это не единственная проблема. Важна общая способность системы криминальной юстиции признавать свои ошибки, обнаруживать нецелесообразность уголовного преследования и т. д. Причем делать это в рамках формализованного процесса, а не на стадии неформальных переговоров между оперативником и следователем (как это происходит сейчас). Наша система признает полностью невиновными (на всех стадиях вместе) менее 2% и позволяет выйти из зала суда без приговора, но с записью о виновности в уголовном правонарушении 24%. Остальные 3/4 лиц, в отношении которых было возбуждено уголовное дело (т. е. которых заподозрили на самом раннем этапе) оказываются осужденными. Для сравнения: в Германии таких чуть более 10%, в Сан-Франциско — 25,1%, в Нью-Йорке (и это почти рекорд) — чуть больше 50%. Если не сделать систему уголовной репрессии более гуманной и, главное, способной здраво оценивать качество доказательств и собственные ошибки, можно полностью уничтожить ее смысл. Зачем нужен громоздкий формализованный процесс, если в ходе его нет возможности признать человека невиновным?
С чего нужно начинать лечить эту систему? Как это ни парадоксально, опять с суда. И полиция, и прокуратура давно уже присвоили себе квазисудебные функции. Проще говоря, научились отпускать невиновных и тех, в отношении кого мало доказательств. Однако быть такими их научил именно требовательный суд. До тех пор пока судьи, как герои сериала «Тайны следствия», будут говорить прокурорам: «Мы тут дела ваши безнадежные вытаскиваем», никакой мотивации тщательнее фильтровать дела на ранних стадиях не будет и у остальных участников системы уголовной юстиции.
Источник: Ведомости Мнения, Ведомости Extra Jus
